Известно о подобных же случаях и с другими отрядами. Командир 1‐й Екатеринбургской дружины (бывший унтер-офицер мадьярской роты) Ухринчек и комиссар Ю. Г. Циркунов выехали в конце мая 1918 года из Екатеринбурга в Омск с 300 мадьяр, которые, узнав, что Омск отрезан, запаниковали вместе со всеми боеспособными остатками красного фронта. На митинге красногвардейцы решили по железной дороге ехать до станции Татарск, которую чехи еще не взяли, и оттуда разойтись в разных направлениях. Однако в первом же селе, когда Циркунов, Ухринчек, начальник артиллерии (солдат-немец) и доктор эшелона (мадьяр Олаф) оставили отряд у колодца на въезде в населенный пункт, а сами пошли разузнать дорогу к Таре, отряд, по уверениям комиссара, от них сбежал: вернувшись через полчаса, руководители дружины никого не застали. Деревенские ночью везти комиссаров не захотели, и те утром наняли подводу, переоделись в крестьянскую одежду и три дня гнались за бойцами, но безуспешно, так как «мадьярский отряд мобилизовывал в деревнях подводы и мчался вперед по 100 верст в день».

Потеряв надежду догнать своих, Циркунов и остальные поступили батраками к зажиточным баптистам-субботникам в одном из поселков Татарского уезда. В 30‐х годах Циркунова будут обвинять в том, что 8 июня 1918 года при отступлении под Каинском руководители отряда бросили бойцов, не знавших русского языка (венгров и австрийцев), и скрылись, прихватив 62 тыс. рублей из кассы. В 1933 году Циркунов будет винить собственных бойцов, ни словом не упоминая о деньгах и смысле ночного бегства интернационалистов, добровольно лишивших себя командования, кассы и врача; позднее он будет неопределенно рассказывать, как начальство разминулось с дружиной, совсем не упоминая попытку ее догнать и огромную скорость бегства мадьяр[852]. Характерно, что комиссар Циркунов, ставший историком партизанщины, с тех пор ничего не говорил о судьбе своих бойцов, хотя один из них – Илларион Ходорозе – был арестован белыми, бежал, прибился к партизанам, работал чекистом и много лет занимал должности в ряде сибирских городов[853].

Некоторые советские работники-коммунисты откровенно трусили вступать в борьбу с наступавшими белыми. В июле 1918 года председатель Тетюхинского совдепа Шарапов и военный комиссар Величко не согласились с В. Е. Сержантом относительно вывоза оружия и ценностей из совета ради создания основы для будущего партизанского сопротивления. Шарапов заявил, что «для этой темной массы не стоит жертвовать своей головой», объясняя свою гибкость тем, что «он большевик, а партия большевиков в борьбе применяет всевозможные методы»[854].

Откровенно изменнические эпизоды среди представителей первой советской власти не были редкостью. Члены местного совета на станции Топки Томской железной дороги торжественно вышли встречать чехов. В составе красного трибунала города Камня был Иванов, позднее агент контрразведки Колчака, выдавший многих большевиков[855]. Председатель, секретарь и еще один работник совдепа на станции Мамлютка Омской железной дороги перешли на сторону Б. В. Анненкова, захватившего станцию, и даже участвовали в расправе над кассиром Втюриным, ложно представив его бывшим балтийским матросом, лично убившим 17 офицеров[856]. Отряд уголовника-анархиста А. Караева от Каландаришвили перешел к атаману Семёнову. Адъютант руководителя мадьярско-русского отряда Ф. Лаврова Буклин тоже перешел к Семёнову и тем спасся[857]. Красногвардеец А. Я. Терехов, скрывавшийся после белочешского переворота, был мобилизован белыми, выслужил чин прапорщика и стал одним из палачей в комендантской команде барона Р. Унгерна[858].

Заметны и чекисты-оборотни, работавшие на белых, а затем превратившиеся в партизанских вожаков. Предвидя падение красных, член СибЧК К. Т. Лагошный в июне 1918 года вручил поддельное удостоверение личности беглому поручику Фокину со словами: «Скоро Советы совсем слетят, тогда выручайте меня»; также он не воспользовался откровенными показаниями арестованного реального заговорщика – полковника Б. П. Иванова[859].

Унтер-офицер Иркутского гарнизона И. М. Новокшонов в декабре 1917 года участвовал в подавлении юнкерского восстания и якобы получил ранение. С июля по октябрь 1918‐го он сидел в Иркутской тюрьме за причастность к большевизму, но, написав покаянное письмо, был освобожден и в течение года скрывался от белых властей. На деле же воинскую службу в Иркутске Новокшонов покинул в декабре 1917 года, не желая «быть красногвардейцем». Служил в артистах, а в мае 1918‐го поступил на место конторщика в СибЧК. И всего через шесть дней попал в тюрьму за «составление подложного ордера, а также за выдачу опия его хозяину». Однако уже 14 июня был выпущен белыми, на время захватившими тюрьму, после чего вступил в ряды офицерского подполья. Опираясь на краткое знакомство с Н. Каландаришвили, бывший чекист закрутил интригу с попыткой освободить знакомого и после бегства красных из Иркутска оказался по недоразумению арестован победителями.

Пытаясь оправдаться, он рассказывал, как планировал отравить комиссаров стрихнином, а с трех убитых красногвардейцев «снял» – с несколькими соратниками по подпольной организации – 182 рубля. В октябре 1918 года Новокшонова освободили после стандартной трехмесячной отсидки. Как он провел следующий год, неизвестно, но обида на белых и чутье авантюриста подсказали ему в нужный момент снова перейти к красным и в окрестностях станции Зима Иркутской губернии собрать повстанческий отряд[860]. Состоявший примерно из 100 крестьян, уклонившихся от мобилизации, отряд этот избегал встреч с регулярными войсками и военных акций не совершал[861]. Затем Новокшонова ждали военная, чекистская и литературная карьеры.

В. Г. Задерновский в 1918–1919 годах служил в армии Г. М. Семёнова прапорщиком и примкнул к подполью. Но, по версии экс-работника КГБ, документы этого ведомства говорят о том, что прапорщик Задерновский и два его брата участвовали в качестве работников контрразведки в аресте Ф. Н. Мухина. Внедрение Задерновского в среду партизан как члена хабаровского и благовещенского подполья опиралось на умелую легенду прикрытия и слабую конспирацию повстанцев. Он также завербовал арестованного соратника Мухина П. И. Гриднева, спас его от расстрела и поддерживал с ним связь после войны, обеспечивая себе алиби[862]. Задерновский стал видным амурским партизаном: в феврале 1920 года его отряд занял город Свободный. Затем были служба в Госполитохране, тюрьма за какие-то злоупотребления и номенклатурная карьера среднего уровня[863].

Ответом на поражения, панические слухи о надуманных (а иногда и реальных) изменах руководства было повальное дезертирство. Один из партизан отряда М. Х. Перевалова вспоминал, как отступавший к Ачинску красный отряд добрался до Боготола, где «наши доблестные воины… иркутские и др. красногвардейцы, изрядно подвыпив, забирая сумки через плечи, стали покидать эшелон и разбредаться кто куда»[864]. Советский мемуарист кратко отметил, что при отступлении к Чите «в