Она повернулась к нему спиной и начала натягивать джинсы.

– Что-нибудь цельнозерновое со сливочным сыром и томатным…

Ханна обернулась – с таким видом, будто собиралась послать его куда подальше.

Нейт примирительно улыбнулся:

– Пожалуйста. И возьми деньги у меня в бумажнике. Извини, что я такой раздражительный. Не выспался. – Он поднял одну из валявшихся на кровати плисовых подушек и швырнул ее через комнату: – Эта штука изгрызла мне все лицо.

Секунду-другую Ханна молча смотрела на него.

– Хорошо.

Дверь за ней закрылась. Нейт свалился на постель и уставился в потолок.

Временами Ханна как будто пробуждала в нем что-то садистское. Он бы мог поклясться, что никоим образом не хотел ее обидеть, но иногда, когда она смотрела на него с неким особенным выражением, или в ее голос закрадывалась угодливая нотка, в нем само собой поднималось какое-то извращенное упрямство, и тогда подыграть, согласиться, откликнуться становилось невозможно, как проглотить еще одну ложку меда, когда тебя уже тошнит от сладости.

Свежий октябрьский ветерок колыхал прозрачные белые занавески на окне. Нейт поднялся. Выглянул на улицу. Легкая шторка коснулась голой груди, и он на миг – вот смех-то – ощутил себя мужчиной, настоящим мачо.

На прикроватном столике высилась стопка книг. «Письма Абеляра и Элоизы», «Воспитание чувств», «Крейцерова соната». Может, ему только кажется, но не вырисовывается ли тут вполне определенная тема? Книги о женщинах с неразделенной любовью и мужчинах, чьи чувства так недолговечны. Или у него уже паранойя? Может, у Ханны просто такой вот, особенный литературный вкус?

Нейт услышал, как повернулся ключ в двери, потом быстрые, решительные шаги – Ханна прошла через соседнюю комнату. Он ждал в спальне, настраиваясь на примирение.

Через минуту она открыла дверь спальни:

– Твоя булочка на столе.

Ответить Нейт не успел – Ханна швырнула чек и несколько монет. Потом повернулась и захлопнула дверь.

Собирая с простыни мелочь, Нейт размышлял, намеренно ли Ханна повела себя вот так: бросила деньги, как клиент, расплачивающийся с проституткой. Если так – а он на это надеялся, – то тогда жест отражал бы некое наличие у нее некоего порочного воображения, которым можно было бы только восхищаться. Эстетически.

Он натянул футболку и осторожно вышел из спальни. На столе лежал белый бумажный пакет с надписью La Bagel-Telle. Ханны видно не было, но из ванной доносился шум воды. Нейт сел за стол и принялся за свой рогалик.

Если честно, он предпочел бы яичницу.

Элайзе потребовался его совет насчет предстоящего собеседования в одном политическом еженедельнике, где открылась вакансия. Когда они встретились, Нейт спросил себя: только ли в этом причина их встречи? Потому что присутствовало кое-что еще…

– У тебя, похоже, все хорошо. Выглядишь счастливой.

– Спасибо.

Элайза посмотрела на него поверх бокала с вином, и Нейт вспомнил, что вот так же она смотрела, когда, склонившись, делала ему минет. В штанах зашевелилось, и он машинально переменил позу.

Поймав себя на этом, Нейт моргнул и потер лоб. Он уже забыл, когда в последний раз реагировал таким образом на Элайзу.

Она поставила бокал и, склонив набок голову, спросила:

– Как Ханна?

Нейт пожал плечами и отпил виски.

– Нормально. – Он помолчал, посасывая кубик льда. – Вообще-то в последнее время как-то не очень…

– Жаль, – сказала Элайза, но по ее кривой усмешке было видно, что именно это она и надеялась услышать. – Бедняжка.

Несмотря на столь откровенное проявление злорадства, Нейт ощутил вдруг прилив рожденных давним знакомством нежных и теплых чувств к сидящей напротив женщине. Облокотившись о стойку бара, он улыбнулся смиренно, как бы говоря: «Ну, что тут поделаешь». А между тем в камере виртуальной реальности его мозга уже разыгрывались откровенные сцены с ее участием.

Засиделись допоздна, почти до полуночи – смеялись, сплетничали, обсуждали коллег Элайзы и других общих знакомых, разбирая по косточкам не только их писания, но и беспорядочную личную жизнь, отвратительные привычки и отталкивающие черты. На какое-то время Нейт выскользнул из-под морального влияния Ханны – в ее присутствии он, несомненно, устыдился бы самого себя за всю эту злобность, язвительность и жестокость. Ценя ее за справедливость, искренность и полное отсутствие мелочности, Нейт в целом уважал Ханну больше, чем Элайзу, но в свете натянутых отношений с первой удовольствие от компании со второй выглядело вполне заслуженным.

Прощаясь с Элайзой у спуска в метро, он ощутил легкое прикосновение грусти и торопливо чмокнул ее в щечку:

– Удачи тебе на собеседовании. Ты достойна этого места.

На следующий день Нейт встретился с Ханной.

– Ну как, повеселился вчера? – спросила она по дороге в бар. – Ты ведь с Элайзой был, да?

Не уловив ноток ревности, Нейт инстинктивно приписал это ее сообразительности, но никак не отсутствию таковой. Он тут же отступил на оборонительные позиции, немного раздраженный необходимостью совершать этот маневр – в конце концов, ничего предосудительного (мысли не в счет) он не совершил.

– Да, – с вызовом ответил он. – С ней.

– Хорошо, – холодно сказала она.

Вообще-то они направлялись на встречу с ее знакомыми по школе журналистики. В баре настроение пошло вверх. Друзья Ханны были, в принципе, простыми, практичными, выпивающими репортерами, большую часть времени проводившими в муниципалитете, с полицейскими патрулями или с персонажами Уолл-Стрита. Ханна вскоре потерялась из виду, но беспокоиться Нейт не стал – компания собралась веселая. Однако через какое-то время он понял, что она имела в виду, когда, в самом начале их знакомства, сказала, что чувствует себя немного одинокой в интеллектуальном плане. Выразить определенные аспекты своей личности в обществе этих ребят ей было трудно. Мысль эта отозвалась в нем приливом нежности…

Оглядевшись, Нейт обнаружил Ханну около игрового автомата с двумя женщинами. Он подошел к ней, положил руку на бедро:

– Привет.

– Привет.

Короткий, как отрезала, ответ. Холодный, почти враждебный тон. А еще через секунду он понял – она же пьяна!

Ее поведение становилось все агрессивнее, брошенные им вскользь замечания воспринимались как критика, удостаивались непропорционально развернутых комментариев и сопровождались «шуточными» тычками, нанесенными с нешуточной силой. Когда Ханна сказала, что выпьет еще, он заметил, что ей, может быть, стоит воздержаться.

– А ты кто такой, чтобы мне указывать?

Нейт пожал плечами, и она направилась к бару.

Позже, уже у него дома, Ханна повела себя открыто враждебно, бормотала что-то не вполне связное, но определенно нелицеприятное в его адрес. Фальшивый тон, грубые, циничные фразы, напускной цинизм вылились в странную, неестественную браваду.