– Ты знаешь, что Айрин, Джей и Мелисса – хорошие люди?!

Прозвучало это вызовом, хотя Нейт и не собирался спорить. Наверное, так оно и было.

– Только это и важно. И ты знаешь, что все остальное – суета, так? Я про писательство.

Она отпустила саркастическую реплику насчет «искусно составленных предложений» Нейта, который «имитирует истинные чувства», не зная, что это такое. Он копирует стилистические приемы писателей, которыми восхищается, не сознавая, что для самих авторов они были не просто приемами, но средствами выражения правды.

Жестоко. Но обижаться Нейт не стал. Ей хотелось отыграться, наказать его за то, что в последнее время у них немного разладилось. Ему было лишь немного неприятно, что она потеряла контроль над собой…

Поскорее бы уснуть.

Пока ложились, Ханна успела сообщить, что с ним носятся, как с большой шишкой, потому что он мужчина и считает себя вправе просить всего, чего только пожелает, да еще ожидать, что его пожелания будут исполнены. Мнит о себе неведомо что!..

Самое смешное – почти все ею сказанное было правдой. Но сама она сносила и большее. Он критиковал ее, главным образом, за недостаток амбициозности. Вместо того чтобы заранее, заняв оборонительную позицию, высмеивать изъяны и упущения, ссылаться на «спешку» и «редактора, который все равно все испортит» или твердить о маловажности публикации («да кто теперь вообще читает такой-то журнал?»), ей следовало бы подходить серьезно к каждому пункту. И вдобавок ко всему она просто слишком мало писала в последнее время, если не считать той рутины, за которую ей платили. Что бы ни говорила Ханна в ту ночь, когда упомянула про плохое настроение, реальная работа над книгой с тех пор не продвинулась. Тем не менее она по-прежнему безоговорочно верила в свой талант. Верила, что заслуживает большего, чем имеет. Это было несправедливо, о чем он и сказал ей теперь. После чего потянулся, чтобы выключить свет.

– Как мило, что ты напомнил мне об этом, – пробормотала Ханна в темноте. – Каждый раз, когда я хочу выставить тебя полным болваном, ты говоришь что-нибудь милое. Меня это убивает.

Темные тени на потолке смешались с пылью. Нейт подумал, что, может быть, им стоит расстаться. Но она нравилась ему, и он не хотел причинять ей боль.

Нейт повернулся на бок. Он слишком устал, чтобы думать об этом сейчас. Лучше подождать, пока в голове прояснится. Отложить на завтра. На потом.

В начале ноября из Мэна приехал Питер. Нейт не сомневался, что ему понравится Ханна, и с нетерпением ожидал возможности представить их друг другу.

В общении с незнакомыми женщинами Питер являл собой образец любезности и обходительности, отвратительный и претенциозный, по мнению некоторых. Но за обедом, куда попал также Джейсон, Питер завоевал симпатии Ханны своим замечанием о том, что это Флобер несет ответственность за то, что несчитанное множество мужчин получили от женщин желаемое.

– Леон устранил последние сомнения Эммы замечанием о том, что «все женщины в Париже делают это». Забудьте любовь, забудьте мораль – воззовите к тщеславию!

Ханна рассмеялась – замечание явно пришлось ей по душе, – а ее реакция в свою очередь порадовала Питера.

В какой-то момент главной темой стало имя Линдси. Ни у кого из них, ни в Гарварде, ни в Йеле, не было знакомой, которую звали бы Линдси, а между тем, согласно свидетельству одного из ученых друзей Питера, Нью-Йоркский университет буквально кишит девушками с этим именем – не значит ли это, что имена в некоторой степени отражают некие незначительные социальные различия? Взглянув украдкой на Ханну, Нейт обнаружил, что снобистские высказывания нисколько ее не задевают, что она слушает их с интересом, а когда вступает в разговор, то парирует скорее иронично, чем сердито…

Они заказали пару бутылок вина и пропустили по несколько коктейлей. К полуночи Ханна немного поплыла, и Нейт, не желая портить вечер, затолкал ее в такси. Сам он пребывал в прекрасном настроении. Когда машина свернула на Девятое авеню, он наклонился к Ханне и провел большим пальцем по брови:

– Ты такая забавная.

Добравшись до дому, Ханна исчезла в ванной. Нейт залез в постель. Через несколько минут она вернулась – в топе и откровенном белье.

Присмотревшись, он понял, что она плакала, а потом пыталась это скрыть. Нет, не совсем так. Судя по всему, попытка скрыть слезы была всего лишь уловкой, рассчитанной на то, чтобы он понял, что она расстроена, и спросил, в чем дело.

Хотя слезы, пусть и закулисные, были чем-то новеньким, большим сюрпризом для Нейта они не стали – удивило лишь то, почему они пролились именно сейчас, после хорошо проведенного вечера, который вполне можно было бы продолжить и перевести в хорошую ночь. Пока Ханна искала что-то в забитых до отказа ящиках комода – тушь размазана, губы поджаты, – Нейт наблюдал за ней, не чувствуя ни жалости, ни сочувствия, а только раздражение. «Ты же сама все портишь! – хотел он крикнуть ей. – Неужели не понимаешь?»

Но моральное преимущество было на ее стороне.

– Ты в порядке? – спросил он.

– В порядке.

– Тогда почему не ложишься?

Он разговаривал с ней терпеливо-покровительственным тоном человека, привыкшего иметь дело с умственно отсталыми.

Она сглотнула и опустила глаза, моргнув, будто от боли или смущения. Потом… Что-то случилось. Что-то – какая-то мысль или настроение – овладело ею. Лицо прояснилось, посветлело и оживилось.

– Ладно, – глаза ее заблестели. – Пошли в другую комнату. Выпьем.

Ее голос оказал на него странный, почти лунатический эффект. Раздражение рассеялось, и Нейт, ведомый любопытством – что-то будет дальше, – последовал за ней.

Не включая свет, Ханна прошла к холодильнику, достала бутылку бурбона и взяла два стакана с голубой каймой. Нейт сел возле окна. Тишину нарушало только негромкое гудение холодильника. Вернувшись из кухни, Ханна устроилась в кресле и подобрала под себя ноги. Потом налила бурбон и протянула Нейту стакан.

Пить ему, в общем-то, и не хотелось – желание пропало еще в ресторане, когда он понял, что за ней надо присматривать.

Ханна с ходу ополовинила стакан. Поморщилась.

– Все хреново. – Она произнесла это четко и ясно, но с какой-то горькой, отчаянной бесшабашностью. – Я это вижу, но ничего не могу с этим поделать.

– Что ты видишь?

Ханна посмотрела в окно. Сквозь их блеклые и полупрозрачные отражения в стекле проступала кирпичная стена дома на другой стороне улицы. Она повернулась и посмотрела на него. Бурбон в стакане мерцал расплавленным янтарем.

– Я даже не курю больше в твоем присутствии. Как тебе это? Замечательно, да?

– Хочешь покурить? Если хочешь, давай, возьми сигарету.

– Заткнись! Тоже мне наставник. Я так и подумала, когда только познакомилась с тобой. Ты был такой манерный, такой самодовольный и не слишком интерес… Я еще подумала, сколько ж раз он помянет свой хренов Гарвард? – Ханна усмехнулась. – Мне тогда и в голову не приходило… – Она покачала головой. – Ладно, проехали.