с годами лучше не стал. Лошадей он никогда не любил. Понимал в них, разбирался, но не любил. Хлестал их почем зря. Без кнута вообще не приближался к сараю. Так что случай с проданным на мясо жеребчиком меня не удивил. Пару кнутов я о Жорика сломала, пока не уехала. Увидела, как он Зорьку хлещет, ну и отхлестала его так же. Вот этого он мне простить не может – позора. Представляешь, какой это стыд? Девушка мужика хлыстом отходила. Он убить меня поклялся. Может, и убил бы, если бы я не уехала. Но не думаю. Он всегда был трусом. Только трус может животное избивать. Ну а потом мне еще и за это пришлось отвечать.

– Ты ведь была права, почему все равно виновата осталась? – не поняла я. – Почему тебя не простили и все равно из села выгнали?

– Потому что посмела с мужчиной бороться. Руку на него подняла. Не в свое дело влезла. Повела себя не так, как девушке положено, – пожала плечами мама. – Даже твоя бабушка твердила, что я не должна была так поступать.

– Почему? Ты же защищала лошадь! – возмутилась я.

– Бабушка считала, что я не должна была применять насилие. Отвечать жестокостью на жестокость, – объяснила мама. – Остальные не могли мне простить, что я смогла мужчину на место поставить. Понимаешь, Жорик хоть и самый распоследний мужичонка, которому грош цена, но все равно ценнее, важнее женщины считался. Лишь потому, что он мужского пола.

– Это нечестно!

– Конечно, нечестно, – ответила мама равнодушно. – И ничего не меняется. Ладно в селе, больше чем полвека назад. Сейчас, в городах. Сколько случаев домашнего насилия… Сколько покалеченных женщин… Ты знаешь, в чем разница? В селе поднять руку на женщину считалось для мужчины… Нет, не позором, скорее слабостью. Там не били – сразу убивали. Могли зарезать, если семью опозорила. В Терек помочь сброситься. Девушек и женщин, которые хоть каким-то образом запятнали репутацию, в лучшем случае отправляли в дальние села к родственникам, чтобы там до конца своих дней, которые наступали очень скоро, не поднимали головы от тяжелой работы. Или делали все, чтобы сама уехала куда угодно, лишь бы с глаз долой. Детей оставляли с отцом и его семьей, они принадлежали отцовскому роду.

В городе было не так строго, конечно. И разводы случались, если женщина родить не могла или если уж совсем с мужем характерами не совпадали. Тогда родственники собирались и решали все цивилизованно. А если девушка была из обеспеченной или знаменитой семьи, то есть за ней стоял целый клан, на многое закрывали глаза. Хочешь, разводись, снова выходи замуж, рожай или не рожай. Если муж происходил из семьи ниже по статусу, то уже он должен был жене чуть ли не ноги целовать, холить ее и лелеять. Впрочем, такие семьи редко встречались. Обычно сватали все-таки по статусу. Мезальянсы были скорее исключением, причем редким.

Об этом никто никогда не говорил, не писал. Даже твоя бабушка. Она хотела, пыталась, но ей сказали – не поймут. Поэтому я сбежала. Бесполезно что-то доказывать. Устои важнее всего. Пусть весь мир перевернется, встанет с ног на голову, здесь все будут жить так, как жили столетиями. Мужчине, самому последнему, дозволено больше, чем самой умной и прекрасной женщине.

Но согласно тем же традициям ни один муж не смел ударить жену – мать своих детей. Не смел даже замахнуться. При этом наказать сестру имел полное право. Там до сих пор устраивают настоящий пир по случаю рождения первенца-мальчика и тихо отмечают рождение девочки. Даже образованные, умные современные мужчины иногда ведут себя так же, как их прадеды, сохраняя в городах, в современных квартирах, сельские устои.

– Ко мне однажды приехал Эльбрус, – продолжала рассказывать мама, – мы в одном классе учились. Эльбрус в тот год, когда я сбежала, поступил в институт. Потом тоже в Москву приехал учиться дальше. Мы часто виделись. Он был мне как брат. Если бы не он, я бы не выжила. Я-то с одним чемоданом уехала, а у Брусика – богатые родители, каждый месяц ему деньги посылали. Он меня и подкармливал. Эльбруса за кого только не сватали. А он хотел учиться. Ему было по-настоящему интересно, он жил своей учебой, хотел стать врачом-исследователем. Придумывать вакцины, новые способы борьбы с болезнями… Не знаю. Если я получала образование ради того, чтобы потом зарабатывать, то Брусик учился ради самой учебы, ради новых знаний. Когда он приезжал домой, его уже у ворот встречали выстроенные в ряд невесты. Хоть не приезжай. Родители руки заламывали – выбери уже любую. Эльбрус любил Любу – обычную русскую девушку, блондинку с голубыми глазами. Ему уже исполнилось тридцать шесть лет, что в те времена считалось критическим возрастом. Если до этих лет не женился, значит, есть проблемы. Но никому из родных он не мог признаться, что уже нашел свое счастье. Любу.

– Ольга, что мне делать? – спрашивал он.

– Нашел с кем советоваться, – отмахивалась я. – Познакомь свою Любу с Таирой. Она тебя поймет. И сможет подготовить тетю Замиру.

Таира – младшая сестра Эльбруса. Тетя Замира – его мама.

– Таира не поймет. Ты же помнишь, как она к тебе ревновала?

Да, маме потребовалось много усилий, чтобы Таира поверила, что у нее с Эльбрусом только дружеские отношения. Таира обожала брата. И нашла себе мужа, похожего на него. Ну почти. Во всяком случае, муж Таиры обожал ее не меньше, чем Эльбрус. Можно было соревнования устраивать, кто ее больше любит – муж или старший брат.

Тетя Замира же, как считалось, страдала заболеванием сердца. Каким именно, никто из врачей так и не установил. Но все близкие берегли ее от лишних волнений. Эльбрус, уже взрослый, пришел к выводу, что болезнь мамы скорее ее выдумка, как и симптомы, на которые та жаловалась. Но не стал никому об этом говорить, даже Таире.

Он познакомил сестру с Любой. Таира заперлась в комнате, сославшись на внезапно поднявшуюся температуру. Не вышла, пока Люба не уехала.

– Ты понимаешь, что мама этого не переживет? – кричала Таира, убедившись, что потенциальная родственница уехала.

– Мама переживет. Это я тебе как врач говорю, – ответил Эльбрус.

– Что о тебе будут говорить? – кричала Таира.

– Я люблю Любу. И она беременна, – признался наконец Эльбрус.

Свадьбу отпраздновали в Москве. Приехали Таира с мужем. Была моя мама. Родители Любы, друзья Эльбруса. Праздник получился радостным и душевным.

– Надо дома тоже отметить, вы когда собираетесь? – спросила брата Таира.

– Никогда, – ответил он.

– Как так? – ахнула сестра.

– Ты хочешь, чтобы Люба стояла в углу? Как ты ей объяснишь, что плевки в лицо