— Никак нет, вашбродь, — вмешался кочегар, — осмелюсь заметить, что, скорее всего, от взрыва заклепки в днище повылетали. Надо под них пластырь из парусины завести, тогда можно будет воду вычерпать и идти домой с форсом, как адмиральский катер по Фонтанке.

— Хм, давайте попробуем, — пожал плечами мичман, — хотя я полагаю, что наше бедственное положение не осталось не замеченным и скоро мы получим помощь.

— Кстати, а куда нас занесло? — поинтересовался Будищев.

— В каком смысле?

— Ну, кем этот берег занят, нашими или турками? А то с этой кручи нас очень просто можно перестрелять.

— Ну, это ты, братец, хватил, кто же в нас стрелять то станет?

— Да вон хотя бы те обормоты, — солдат махнул рукой в сторону ближайшей возвышенности.

Приглядевшись, Нилов тоже заметил, что с высокого берега за ними наблюдают какие-то люди. Точнее, видны были только их головы в каких-то лохматых головных уборах.

— Это, вероятно, казаки, — неуверенно заявил мичман.

— Ну, если казаки начали чалмы носить, тогда — да!

Как будто подтверждая самые мрачные предположения Будищева, непонятные люди на турецком берегу открыли по ним огонь. Моряки тут же кинулись прятаться за железными листами, которыми был блиндирован их катер, а Дмитрий, подхватив винтовку, неловко сверзился за борт и, оказавшись по пояс в воде, прикрылся корпусом "Шутки".

Патронов у турок оказалось довольно, и их пули с отвратительным лязгом то и дело били по катеру и поднимали фонтанчики в волнах Дуная рядом с ним. Правда, для того чтобы прицелиться в находящихся внизу русских им приходилось слишком уж высовываться из-за кручи. Этим тут же воспользовался Будищев. Уложив ствол "крынки" на борт катера, он тщательно прицелился и выстрелил. Как ни странно, первый же выстрел оказался удачным. Одному из противников пуля ударила прямо в грудь, и он с протяжным криком сверзился вниз.

Вражеский огонь тут же утих и матросы на катере тоже смогли взяться за винтовки. Правда, на весь экипаж у них было всего две "барановки[42]" для караульной службы, да револьвер Нилова.

Впрочем, туркам вести огонь было тоже не слишком удобно, а может стрелки из них были никудышные, но ситуация сложилась патовая. Добраться до моряков с "Шутки" враги не могли, точно так же как и те до них. Тем не менее, нападавшие попытались взять своих противников "на арапа".[43]

— Эй, урус, сдавайся, а то башка будэм рэзать! — раздался крик на ломанном русском.

— Та дэ ты бачив, поганый, чтобы русские сдавалысь? — злобно прорычал в ответ, перешедший от волнения на родной язык, Нечипоренко и, приложившись к винтовке, пальнул вверх.

— Кто же так ругается, — покачал головой Дмитрий, и, зарядив "крынку", подал голос: — Эй, чучмек, я твой дом труба шатал! Ты меня понимаешь?

— Сдавайся, шакал!

— Понимаешь, — удовлетворенно заметил солдат, и продолжил: — Я твою маму любил!

— Ты, как сказал?!

— Я твою сестру любил! Ишака любил и даже тебя, когда ты был маленький!

— У, шайтан! — закричал оскорбленный в лучших чувствах башибузук и выскочил на кручу.

Сухо щелкнул выстрел, и так и не успевший выстрелить джигит полетел вниз, и, подняв брызги, шлепнулся в воду.

— Русский! — раздался сверху другой голос, уже куда лучше говорящий на языке Пушкина. — Думаешь, ты самый умный?

— Спускайся вниз, узнаешь! — закричал ему в ответ Будищев, перезаряжая винтовку.

— Я тебя теперь запомню, — продолжал невидимый собеседник, — и сделаю с тобой то, что ты сказал Мурату.

— Ты тоже любишь его ишака? Я так и знал, что он на это обиделся!

Матросы, с интересом прислушивающиеся к их перебранке, довольно заржали, но невидимый противник наученный горьким опытом так и не показался.

— Как тебя зовут, русский? — Снова подал голос башибузук, — Я хочу знать, кто убил моего брата!

— Зачем тебе? Ты все равно сейчас сбежишь, как трус, а я скормлю твоего братца свиньям.

— Смеёшься, шакал? Ничего, придет время, посмеемся вместе!

На реке тем временем послышался звук работающей паровой машины, и обернувшийся на него Нилов, увидел, что к ним на выручку идут остальные катера их отряда. Первым, попыхивая дымком из трубы, шла "Царевна" на носу которой во весь рост возвышался лейтенант Шестаков с подзорной трубой в руках и в пробковом жилете поверх мундира. Матросы в катерах крепко сжимали винтовки, готовые открыть огонь, но враги не стали дожидаться их подхода и ретировались.

Экипаж "Шутки" обнаружив, что опасность миновала, тут же принялся за дело. Два моряка стали заводить под днище кусок парусины, а другие два продолжали вычерпывать воду. Дмитрий же, не выпуская из рук оружия, занялся сверзившимися с кручи врагами. Вытащив их по очереди на берег, он деловито снял с них ремни с кинжалами и шашками, кремневый пистолет и сумку с принадлежностями.

— Это — мародёрство, — хмуро заметил Нилов, внимательно наблюдавший за его манипуляциями.

— Это — трофеи, ваше благородие! — почтительно, но твердо возразил ему Будищев.

Кроме всего прочего, в воде, благо было неглубоко, нашлись так же два ружья убитых. Одно из них, правда, разбилось при падении и пришло в полную негодность, но второе выглядело почти целым. Дмитрий внимательно осмотрел его и остался доволен. Длинная винтовка была куда меньше калибром, нежели его "крынка", замок на ней открывался рычагом, и вообще выглядела она довольно современной на фоне переделочного оружия русских солдат.[44]

— Что тут у вас? — громко спросил Шестаков, едва его катер приблизился.

— Господин лейтенант, — официально доложил ему мичман, — во время атаки был подорван вражеский колесный пароход. Из-за полученных повреждений были вынуждены идти к берегу, для производства необходимого ремонта….

— Видел твои подвиги, Константин Дмитриевич, — добродушно ответил тот, откозыряв в ответ, — поздравляю с почином. Помяни мое слово — быть тебе георгиевским кавалером!

— Твои бы слова, Александр Павлович, да богу в уши, — пошутил в ответ Нилов.

— А это еще кто такой? — удивленно спросил Шестаков, заметив занятие Будищева.

— Ох, брат, ты все равно не поверишь!

— Попробуй, может и поверю.

— Это гальванер.