Дмитрий внимательно посмотрел на Линлфорса и едва заметно улыбнулся. Трофеи, захваченные им у незадачливых башибузуков, заняли немаленький мешок, хранить который солдату было совершенно негде. Однако ушлый солдат без колебания пожертвовал малым, чтобы сохранить остальное и, недолго думая, преподнес своему временному начальнику одну из трофейных шашек. Глаза молодого человека загорелись от счастья, и он тут же согласился сохранить остальное имущество солдата среди своих вещей. При себе Будищев оставил только винтовку и кривой кинжал — бебут.

Немного разбиравшийся в оружии Линдфорс пояснил ему, что эта английская винтовка системы Пибоди-Мартини[45] состоящая на вооружении турецкой армии. Бой у нее был просто великолепный, в чем Будищев тут же убедился. Во всяком случае, его "крынка" с этой красавицей даже рядом не лежала. Расстаться с ней было выше человеческих сил, и солдат недолго думая сломал на своем оружии курок. Ротному он, разумеется, сказал, что это произошло случайно, и попросил разрешения пользоваться трофеем. Гаупт в ответ выругался, но делать было нечего. Мастерских рядом не было, а Дмитрий был одним из лучших стрелков в роте, что в виду близости неприятеля делало его особенно ценным бойцом. В общем, штабс-капитан разрешил-таки оставить винтовку себе, разумеется, до первой оказии, а в наказание за неаккуратность, отправил его в похоронную команду. Таким образом, с его точки зрения, волки остались сытыми, а овцы целыми.

Угодив в похоронную команду, Будищев вызвался хоронить турок, чтобы раздобыть патронов, так как доставшихся ему с прочей добычей было совершенно недостаточно. Несмотря на то, что трофейные команды успели собрать большую часть оружия и боеприпасов, затея эта увенчалась полным успехом. За пол дня тяжелой и неприятной работы ему удалось собрать не менее полусотни патронов, и горка продолжала расти, давая возможность с оптимизмом смотреть в будущее. Была еще надежда раздобыть револьвер, но пока ничего подобного не попадалось.

— Я немного виноват перед тобой, — начал разговор немного извиняющимся тоном подпоручик.

— Что-то случилось? — насторожился солдат.

— Полковой командир был настолько зол на меня за отлучку, что не дал слова сказать. Поэтому я до сих пор не доложил по команде о твоем подвиге.

— О каком еще подвиге?

— Удивляюсь, братец, как ты можешь оставаться таким спокойным? — изумился Линдфорс. — ведь то, что ты пережил, это настоящее приключение! Ей богу, меня просто раздирает о желания поделиться подробностями, а тебе хоть бы хны!

— И что вы хотите рассказать, вашбродь? — пожал плечами солдат, укладывая вместе со Шматовым очередного покойника на телегу. — Что дали каким-то левым морякам увезти меня на катере, а сами ждали на берегу?

— Почему "левым"? — удивленно переспросил подпоручик.

— Да потому что не правым! — усмехнулся в ответ Будищев.

— Положим так, но ведь вы взорвали турецкий пароход! Это же героизм, тебе теперь крест положен…

— Слава богу не деревянный. Ну, посудите сами, ваше благородие, кто вам поверит? История-то, как ни крути, больно фантастическая, не будь я участником ни за что бы, ни поверил. Кстати, шашка вам очень идет!

— Ты думаешь?

— Гадом буду, вашбродь! Вот вернёмся в Рыбинск после войны, помяните мое слово, все девки, то есть барышни, ваши будут.

— Кстати, Мирон Яковлевич, случайно увидел кремневый пистолет, и весьма им заинтересовался.

— Это полковой врач, что ли?

— Ну, да, Гиршовский. Он коллекционирует оружие, ты не знал?

— Откуда? Но если захочет купить, то я не против, продавайте.

— Мне как-то неловко…

— Почему?

— Не хочется выглядеть барышником. К тому же пистолет мне не принадлежит.

— Но доктор-то не в курсе? И потом, вам он за него заплатит, как положено, а солдату даст пятак на водку и очень удивится, если тому покажется мало.

— Ну, хорошо, я поговорю с ним. Кстати, ты напрасно дурно думаешь о нем. Мирон Яковлевич чудесный и очень добрый человек.

— Вот и пусть совершит доброе дело.

— Будищев, ты невыносим!

— Так вы никому не рассказали, а нашем маленьком секрете?

— Ну отчего же, я подал через брата докладную записку подполковнику Флоренскому. Если от моряков придет подтверждение, то ты непременно получишь свой крест.

Дмитрий в ответ лишь пожал плечами, дескать, все в воле начальства, а он человек маленький. Тем временем Линдфорс решив, что солдат и так уже в полном восторге, принялся ковать железо пока оно горячо.

— Послушай, Будищев, я теперь знаю наверное, что охотничья команда будет создана в ближайшее время и именно я стану ее начальником.

— Поздравляю.

— Благодарю, братец. Так вот, человек ты я вижу бывалый, да к тому же ловкий. Не желаешь ли вступить в нее?

Тон, которым офицер сделал это лестное, по его мнению, предложение, совершенно не предусматривал отказа и, услышав его, Дмитрий глубоко вздохнул. Он опять был сам во всем виноват. Не удержался, вылез, показал себя… что тут скажешь, молодец! Да и откажись он, Линдфорс запросто договорится с Гауптом и тот отправит его добровольно-принудительно. Но молодой офицер может в этом случае затаить обиду, а оно ему надо?

— Отчего же не вступить? — пожал он плечами, — дело хорошее.

— Ну вот и славно, — повеселел подпоручик. — Тогда и винтовку сможешь оставить, и кинжал свободно носить, у охотников воля.

Дождавшись когда офицер уйдет, молчавший все время Федька не выдержал, и с изумлением уставившись на приятеля, спросил:

— О чем это Линдфорс толковал?

— Да так, ни о чем.

— Ты что на катере плавал?

— Совсем немножко.

— Так это ты турецкий пароход подорвал?

— Нет, Федя, я просто при этом чуть-чуть присутствовал.

— И тебе теперь за это крест дадут?

— Ага, догонят и еще дадут!

— Так вот ты где турецкую винтовку и ножик взял, а я то думал…

— Боюсь даже представить, что ты подумал, — усмехнулся Дмитрий. — Лучше не думай больше, а бери жмура за ноги и грузим.

Некоторое время друзья грузили покойников на телегу, а когда та заполнилась, Шматов взялся за повод и они двинулись к месту братской могилы. Неказистая лошаденка, запряженная в их скорбный экипаж, тянула его без особой охоты, но расстояние было невелико и вскоре они прибыли.

Рвы для погибших в бою турок копали солдаты из нестроевой роты. Они же складывали их рядами на дно, затем под присмотром младшего полкового врача Соколова засыпали их слоем извести и, взявшись за заступы, принялись засыпать. Единственным кто пришел проводить мусульман в последний путь, был мулла из местной мечети. Сухонький старичок в большой белой чалме на голове, горестно покачал головой, глядя на небрежение, выказанное к его единоверцам, и взявшись за Коран, прочитал несколько сур.