* * *

И у русского, и у нерусского населения на Волге повинности были во многом одни и те же, но сильно ли отличалась друг от друга их повседневная жизнь? И насколько контактировали обе группы друг с другом? По большей части крестьяне разного происхождения, придерживавшиеся разных верований, жили в отдельных деревнях. Браки между представителями разных религиозных групп случались нечасто, их не поощряли ни правительство, ни общество (мусульманам для брака с православными нужно было обратиться в православие, а самим мусульманам проповедовать свою веру было запрещено). Один русский крестьянин в 1864 году заметил о мусульманах: «Мы с ними не близки и не враждуем; нам не о чем спорить. У нас свое окружение, свое село и своя земля. И у татар все свое»[477].

На практике татары и русские все же порой жили в одних и тех же приволжских деревнях, но, как правило, только в тех случаях, когда татары принимали христианство. В селе Алкеево Чистопольского уезда Казанской губернии в XVIII веке проживал 151 татарин и 60 русских, а в близлежащей деревне Мамыково – 182 русских и 42 татарина[478], хотя все эти татары почти наверняка были крещеными. В 1830-е годы Самарская канцелярия получила из Оренбургской губернии отчет о количестве сел, где вместе с русскими проживали крещеные татары. Отчет был отправлен главным образом из-за того, что многие татары вернулись к исламу; но в процессе его написания выяснилось, что русские живут в одних селах с крещеными татарами и чувашами[479]. В середине XIX века по Казанской губернии проезжал доктор Толмачев. Он отмечал, кем населена та или иная деревня – русскими, татарами или крещеными татарами, и отдельно писал о случаях, когда мусульмане жили вместе с крещеными татарами. В татарском селе Бердебяковы Челны он насчитал 7 мусульманских семей и 12 «татар-христиан»[480].

Крестьяне разных национальностей и религий вступали в общение на рынках и ярмарках, хотя обычно ездили лишь в окрестные села и редко пересекали Волгу. Некоторые крестьяне знали отдельные слова чужих языков. В середине XIX века отмечалось, что на Средней Волге «русские крестьяне очень хорошо говорят по-чувашски и по-мордовски, как будто бы это были их родные языки»[481], но почти наверняка это было исключением или преувеличением. В 1860-е годы экономическая интеграция, как принято считать, началась в отдельных деревнях Нижегородской губернии, так что русские крестьяне заговорили по-татарски, а татары по-русски[482]. Но все это было очень редким явлением, тем более что в Нижегородской губернии было довольно мало татар. Большинство этнических групп жило отдельно друг от друга и знало лишь самые основные слова чужих языков (в первые годы власти большевиков звучала критика из-за того, что распоряжения правительства не переводятся на местные языки, так что их никто не понимает). Конечно, существовали заимствования, особенно в сфере продуктов питания; географические названия тоже часто оставлялись татарские или чувашские. Например, в чувашском и марийском языках много общих слов, хотя первый относится к тюркским, а второй – к финно-угорским.

Российское правительство старалось не смешивать разные религии. В прошлой главе мы видели, что крещеные татары, возвратившиеся от христианства к исламу, подвергались высылке из своих сел, а в православные села переводили новокрещеных татар. Согласно закону 1756 года, татарам дозволялось сохранять или строить новые мечети только в селах, полностью заселенных татарами-мусульманами, причем в таком селе должно было жить не менее 200 татар-мусульман[483].

Политика правительства могла по меньшей мере частично быть следствием конфликтов между крещеными татарами и мусульманами. В 1770 году из-за «ссор и драк» Сенат одобрил переселение крещеных татар из мусульманских деревень в Казанской губернии, отметив, что в 56 деревнях живет всего 601 крещеный татарин, притом что общее население составляет почти 5000[484]. Еще серьезнее эта проблема встала к концу XIX века, когда татары стали в большей степени развивать собственную мусульманскую идентичность. В Казанской губернии в 1873 году местный учитель школы для крещеных татар писал о том давлении («тиранстве», как назвала это одна из жертв), которое оказывают на его учеников татары-мусульмане из той же или соседней деревни, в том числе родители и близкие родственники. Он приводил ряд личных свидетельств, в том числе рассказ 14-летнего мальчика, которого выбранили и избили родители и другие родственники в попытках убедить его вернуться к исламу. На подходе к церкви крещеных татар поджидали толпы татар-мусульман, утверждавших, что вышел новый закон, позволяющий вновь обратиться в ислам, мешавших пройти к церкви, нападавших на прихожан и оскорблявших их. На рынках на крещеных татар плескали водой, а порой и бросали в них камнями. В результате многие ученики этого учителя действительно обратились в ислам[485]. В еще одном отчете того же года тоже рассказывалось о том, как прихожане не могут попасть в крепость, и приводилась история мужчины, избившего жену за отказ вернуться к исповедованию ислама[486]. В 1897 году религиозная процессия православных крестьян-чувашей в Симбирской губернии проходила через деревню татар-мусульман и столкнулась с тем, что татары загородили им дорогу, стали бросаться камнями и оскорблять участников крестного хода. Пришлось вмешаться полиции и сопроводить чувашей, хотя и отмечалось, что крестьяне вели себя разумно и при входе в деревню перестали петь и убрали с видного места крест[487].

Среди немецких колонистов были и протестанты, и католики: изначально было создано 71 протестантское и 31 католическое поселение (а также две смешанные колонии). Они почти не имели культурных контактов как с русскими, так и с нерусскими деревнями, – и даже колонисты разных вер мало общались друг с другом. Немецкие колонии были разделены не только религией, но и рекой. Поселения находились по обоим берегам Волги, а коммуникация между ними зачастую была невозможна. На западном берегу было основано 45 колоний, а на восточном – 59. Многие колонии приобрели размер небольших городов с населением от 10 до 15 тысяч человек, так что стимулов переезжать оттуда почти и не было. В 1856 году математик и физик Уильям Споттисвуд, путешествуя по России, отметил: «…занимательно наблюдать, как мало эти колонисты сливаются с русскими. Они сохраняют собственный язык, традиции и привычки; нельзя не отметить, что и русские остаются при своем. Ни большая склонность немцев к чистоте, ни их предприимчивость, ни их бережливость, похоже, не оказывают ни малейшего влияния на людей, меж которых они живут. Они живут как чужаки в чужой стране», – заключал он[488]. Немецкие колонисты неохотно учили русский язык и стали делать это активнее только после введения рекрутского набора в 1870-е годы. Колонисты даже сохраняли местные диалекты немецкого, так что в дополнение