– И что же теперь?

– А что мне без тебя здесь делать? Забери меня с собой – я за этим приехала, – сказала она таким будничным тоном, как будто просила подвезти её до угла.

– Куда забрать, Ко? Я – нигде. Сюда живым нельзя.

– Вот туда и забери – я уже давно не живая. Мне главное, чтобы с тобой.

– Ты что, с ума сошла?! Тебе ещё жить и жить.

– Не тебе решать, что мне делать – ты своей-то жизнью распорядиться не мог как следует. А я только кажусь живой, а на самом деле умерла вместе с тобой. То, что ты видишь, такая же пустая оболочка, как, наверное, и там, в гробу, твоя.

– Не знаю, не знаю – вид у тебя вполне цветущий и благополучный, – ревниво заметил Лёшка. – А смерть, она не красит.

– Это только вид. Не могла же я явиться на твои похороны, не позаботившись о внешнем виде – знала же, что начнут сравнивать… – Кора с ненавистью посмотрела в сторону церкви. – Мне на этом свете без тебя делать нечего – скучно и бессмысленно. Веришь?

– Но жила же ты все эти годы, – не удержался Лёшка от мстительной реплики. – И потом, ещё неизвестно, куда меня пошлют. Может, буду мучиться в кипящей сере или ядовитых испарениях всю оставшуюся жизнь… вернее, смерть…

– Мне всё равно куда, лишь бы с тобой. Я ведь жила с тобой все эти годы. Всё время чувствовала, что вокруг меня носится твоя память, твоя боль, а потом – и твоё разрушение. И хотелось только одного – к тебе… к тебе…

– Мне хотелось того же. Пока я ещё способен был чего-то хотеть.

– Ну, ты, положим, всю жизнь хотел одного, а делал другое.

– Потому и умер – от отвращения к себе.

– А знаешь, сколько раз я без тебя умирала? Каждый раз, когда мы расставались. Я уже давно живу в режиме «объявленной смерти». Сам небось знаешь, как это.

Лёшка знал.

И тут Кора, как по мановению невидимого режиссёра, вдохнувшего в неё некую новую суть, молитвенно сложила руки и заговорила с Лёшкой странным, не своим голосом – так, наверное, древние пифии передавали живущим заклинания из потустороннего мира:

– Не оставляй меня хоть сейчас, после смерти! Всё равно я не выдержу горести выживания. Любовь ведь исчерпаема, её отмерено очень строго на каждую жизнь. Другое дело, как ты этим количеством распорядишься – можно понемножку на многих, а можно всё ухнуть в один-единственный раз. Это мой случай. Я здесь мертва без тебя. А ТАМ – в любом качестве – буду с тобой.

– Ты сумасшедшая, – только и мог констатировать Лёша.

– Я ЗНАЮ, что между нами ничего не кончено – мы должны обрести друг друга НАВЕЧНО. Стать одним целым.

– Кора! Ты требуешь от меня невозможного. Ты понимаешь, что я в данный момент НИКТО! И абсолютно ничего не решаю. Ты тоже забрала весь отведённый мне лимит земной любви. Но я не могу лишить тебя жизни, даже веря, что она тебе не мила.

– У тебя ещё Тима был, а ТАКАЯ любовь забирает большую часть лимита – она святая, никак с собственным удовольствием не связана, сильнее, чем любовь к Богу. Мне такого испытать было не дано. Да и не каждому родителю дано, для этого особый талант нужен.

– Но у тебя же было столько детей, которых ты любила.

– Ну да. Это как много маленьких любовей в жизни мужчины и женщины вместо одной большой. – Она помолчала. – Ты понимаешь, моё внутреннее время кончилось – я состарилась за четыре года без тебя, как за сорок лет. Существовать экзистенциально я не готова – высоты духа не хватит. Если истина в любви – я её познала. Мудрости я не хочу. Да она мне и не грозит. Я больше никому не нужна. Без тебя я сама себе не нужна. У меня срок годности истёк. Тот факт, что ты умер, совершенно не значит, что ты больше пригоден для вечности, чем я, пока живая. Ты не можешь меня здесь бросить – в анабиозе, в коматозном сне!

В её глазах были мольба и страдание, такие неподдельные, что Лёшка за дохнулся.

– Кора, у меня нет слёз, но если б были, я залил бы ими всю землю. Я больше не могу для тебя ничего сделать – только рассыпаться прахом у твоих ног.

Здесь Кора, как по следующей прихоти всё того же режиссёра, вдруг полностью сменила амплуа. Она огляделась вокруг и, убедившись, что нет свидетелей, приблизилась к Лёшке вплотную и даже как бы пытаясь в него «войти».

Он успел отскочить в самую последнюю долю секунды:

– Кора, не хулигань. Прах по своему статусу должен вызывать если не почтение, то хотя бы элементарное уважение – с ним нельзя обращаться запанибрата.

– Ну и на что мне твой невнятный прах?! – В голосе звучало лёгкое презрение. Как же удавались ей такие мгновенные превращения – из офелий в гамлеты. – Мне бы, кстати, его всё равно не отдали – положено выдавать только официальным вдовам. Или предлагаешь, чтобы мы с ней и прахом поделились – пусть отсыпет мне мою долю в спичечный коробок? А?!

Нет, Кора не позволяла расслабиться даже после смерти!

В этот момент Кора заметила неподвижную фигур у, прислонившуюся к косяку у входа, – фигура явно находилась там уже некоторое время.

– Извините, конечно, что влазю, но, похоже, вы опять ссоритесь, – как-то слишком уж флегматично произнёс Сенька.

– Выпил! – констатировал Лёшка. – Кто ж такими безобразиями на похоронах занимается? Кто выпивку в церковь притащил?

– Там какой-то бомж наглый приблудился, сначала драться на фаллосах предлагал, хорошо, что я не согласился! Потом листовками разбрасывался и желающим из фляжечки давал хлебнуть, вот я и приложился… Фляжечка, кстати, точь-в-точь как у тебя была. – Сенька отлепился от стены и, покачнувшись, сделал пару шагов им навстречу: – Кора! Неужели это ты?! Глазам своим не верю.

– Я, Сэмочка.

И они бросились друг другу в объятия.

– Ты его видел? ТАМ?! – Кора так сжала ему пальцы, что Сенька пискнул.

– Видел. И там. И здесь.

– Что значит, «здесь»? И что ты сказал? «Опять ссоритесь?» В каком смысле? Ты хочешь сказать, что мы с тобой здесь… не одни?!

– А ты думала, с кем ты только что разговаривала?

– Ну, мало ли… меня многие принимают за… как бы сказать… за персону экзальтированную.

– Кора! Он здесь, с нами. Несмотря на то что тело его – там, с ними.

– Ты пьян.

– А ты?!

– Я, наверное, безумна. В том смысле, что люблю его безумно. И теперь мне всё равно, живого или мёртвого.

– Зачем же ты его оставила? Ведь он только тебя и любил. Он и умер, потому что ни минуты не мог жить без тебя.

Кора опустилась на землю и, дав себе волю, заплакала, обняв Сенькины колени:

– Я не могла иначе… Я была на грани… самой последней грани. Давай казни меня, если ещё найдёшь, как сделать больно, что отсечь.

Сенька тоже опустился перед ней на корточки.