– Покажи, где нож, я уберу.

– Здесь, – приложила Кора палец к груди.

Лёша приблизился и протянул руку, почти дотронувшись до указанного места.

– И правда, – глубоко вздохнула Кора, – стало легче дышать. – Ее взгляд наконец сфокусировался на Лёше.

Кора поднялась со скамейки, обошла его, разглядывая со всех сторон. И вынесла приговор:

– Выглядишь ужасно – похож на привидение.

– У меня есть для этого уважительная причина. Зато ты по-прежнему прекрасна.

– Не подлизывайся. Призракам это не к лицу. – Кора ещё раз обошла его, ощупывая взглядом, даже дунула, как бы проверяя на вес.

– Может, ты мне и в зубы заглянешь?

– Не мешало бы… Может быть, и не только в зубы! – неожиданно вырвалось у неё.

– Немного больше уважения к покойнику тебе не повредило бы.

– Ага! Ишь, разважничался.

– Когда ты мёртв, особо не поважничаешь. В гробу, канешна, можно выглядеть очень важно и даже респектабельно, но это всё трупное окоченение, не больше.

– Не смей произносить эти страшные слова! Посмотри на себя – ну какой из тебя покойник! Никакой благости! Какой-то половой разбойник, а не усопший. И выражение лица – нецензурное.

– Ну уж, какой есть, – обиделся Лёшка. – А к выражению мужских лиц в твоём присутствии пора бы привыкнуть. А будешь меня обижать, представлюсь тебе разложившимся в полный рост.

– Боже, что он плетёт! А я что несу! С кем я тут вообще разговариваю? – спохватилась Кора. – Может, я неадекватна?

– Смотря к чему. Ко мне – вполне.

– Тебе – это кому? – уточнила Кора.

– Мне – абстрактной реальности.

– А я тогда кто?

– Ты любовь всей моей жизни, очень конкретная.

– Похоже, я первая женщина, которой признаётся в любви покойник.

– Влюблённый труп!

– И я этим должна гордиться? Типа «любовь сильнее смерти»?

– Не знаю, есть ли тут повод для гордости. Мне бы хотелось думать, что ты предпочитала меня живого.

– Живой ты принадлежал многим, а сейчас только мне. Ну кто ещё из твоих бывшеньких тебя видит?!

– Никто.

– Вот видишь… Значит, я правда была главной любовью…

– Неужели мне следовало умереть, чтобы доказать тебе очевидное?

– Ну, если ты не сумел сделать чего-то при жизни…

– Значит, хотя бы ради этого стоило умереть.

– И на что мне это теперь? Твоя загробная любовь!

– Тебя послушать, так я просто назло тебе умер.

– С тебя станется! – Кора закусила губу, чтобы не расплакаться.

– Пжалста, только без рыданий и без заламывания рук.

– Никто и не собирается… – Кора всё тем же, таким знакомым вызывающе-мальчишеским жестом утёрла непрошеную слезу.

– Да не переживай ты так! Подумаешь, умер! Выпал из бренного мира. Через пару лет никто и не вспомнит. Так и вижу свою очередную годовщину… ну, приплетётся кое-кто – чем не повод выпить! Даже моя жена, вернее вдова, будет долго колебаться, идти или не идти на эти чёртовы поминки, и если идти, то с новым мужем или одной. С одной стороны, все знают, что снова замужем, а с другой, ну не тащить же в самом деле нового мужа на поминки к старому.

– Ну, вот про твою жену мне совершенно не интересно.

– Это уже не про жену – про вдову.

– Так ей и надо, – было ему ответом. Типичный экземпляр женской логики.

«О, да, узнаю Кору», – подумал Лёша.

А сказал следующее:

– Смерть не трагична – трагична, как я сейчас вижу, жизнь. Человек живёт, быть может, только потому, что абсолютно точно знает две вещи. Первая – что он всё равно когда-нибудь умрёт.

– А вторая?

– Вторая, гораздо важнее… это то, что он никогда не умрёт.

– Понятно! Ну, тебе оттуда виднее. Ишь, покойник, а какие монологи тут произносит! – удивилась Кора.

– Да это я так, чтобы тебя отвлечь.

– Нечего меня отвлекать! – Кора, похоже, решила смириться с данностью – какая, в сущности, разница, в голове у неё это происходит или на самом деле он тут болтается, пытаясь утешить её в горе? – У меня тут к тебе пара вопросов накопилась, если уж ты оказался способным рассуждать… в твоём-то положении.

– Представляю, – вздохнул Лёшка.

– Не представляешь, – заверила его Кора. – Тебе за всё отвечать!

– Не будь такой безжалостной, Ко! Я же умер.

– Смерть ничего не искупает – было бы слишком легко. То, что ты умер, тебя не оправдывает.

– Господи, Кора! Неужели у тебя сердца нет?!

– Было одно, и то разорвалось от ужаса.

И Лёшка тут же «увидел», что это правда. В ней никогда не было никакой позы, зависти, тщеты, и теперь его неистовая, мятежная Ко действительно живёт если и не с шаровой молнией внутри, как предупреждал Костя, то с «юродствующей породой» в груди.

– Значит, тебе тоже было плохо без меня?

– «Тоже?» – Сарказм в голосе был сравним только с болью во взгляде. – Не жди, милый, что я буду тут рвать на себе одежды – твоя смерть равноценна моей жизни без тебя. И на жизнь эту – друг без друга – ты сам нас и обрёк. Так и жила – под пеплом.

– Я знаю, что это такое, у самого вынули сердце и высушили мозг.

– Не надо было связываться с нелюдями! Жить с ними! Спать! Иметь «дела». Они тебя и погубили. И нашу с тобой жизнь измордовали. И сына твоего убили. Родственнички… Теперь вон представление устроили… Твоя жена и музыку подобрала по вкусу своему, не посчитавшись с волею покойника… Тьфу, пошлость какая, – фыркнула Кора. – Ведь виновник торжества – ты! И нет чтобы отпеть тебя под Вагнера любимого – уж хоронить, так хоронить, – каких-то согнала бабулек в хор. А человек, пусть и мёртвый, это стиль.

– Кора! Ну, не о том мы сейчас – сейчас нужно о самом главном.

– О самом главном уже поздно – при жизни нужно было о самом главном.

– А как же Париж?! Твоя новая жизнь? – Надо было как-то переводить разговор в более прозаичное русло.

– А что Париж? Франция – прекрасная страна. Но я-то тут при чём? Там, правда, поспокойнее.

– Ты разве покоя искала?

– Спасения.

– Спаслась?

Она не ответила.

– То-то же – от себя нигде не спастись, даже здесь. Уж поверь мне на слово.

– Я от страны спасалась. И от тебя.

– Ну и что?

– Выяснилось, что жить не могу ни без того, ни без другого. – Помолчала. – Но и вместе тоже не могу – тебя больше нет. А страна моя для жизни оказалась непригодна.