Извечный русский вопрос вырвался непроизвольно и вызвал горестную улыбку на чуть одутловатом лице Александра Ильича. Генерал положил на выскобленные доски стола карандаш и тяжело вздохнул. Последние дни он работал с чудовищной энергией, буквально терзая свое больное тело, но все чаще одолевали сомнения, а порой и апатия.

Еще пару месяцев тому назад, несмотря на крушение восточного фронта, он питал иллюзии на продолжение борьбы, но не сейчас, в этом забытом богом Семиречье, истерзанном двухлетней кровопролитной войной, где все дрались против всех – белые с красными, новоселы с киргизами, старожилами и казаками, за старые обиды, удобные земли или новые идеи. Такой клубок противоречий никак и никому не распутать, никогда, лишь разрубить со всей беспощадностью.

Возглавляемая атаманом Оренбургская армия, оставшаяся в одиночестве после беспорядочного отхода белых войск с Тобола, охваченная красными со всех сторон, обескровленная, оголодавшая и потерявшая надежду, сложила оружие, сдавшись на милость победителя.

К Акмолинску вместе с Дутовым прорвались те, кто на пощаду не рассчитывал. Многие тысячи ушли с ним в Голодную степь, одно название которой наводило страх.

И не зря!

С неимоверными лишениями они прошли тысячу верст до заветного Семиречья – дошел только каждый второй из вышедших в тягостный путь. Всего атаман привел 25 тысяч казаков и беженцев, наполовину больных тифом. Армия стала одним сплошным лазаретом, еле двигающимся по бескрайней степи, оставляя за собою сотни павших лошадей и брошенных повозок да тела умерших от страшных лишений на случайных погостах или просто брошенных в степи на растерзание зверью и воронью.

Однако отдыха в этом забытом Богом краю не случилось – здесь шла война не менее, а то и более лютая, вконец истощившая и без того невеликие ресурсы. Даже находившиеся здесь войска атамана Анненкова, назначенного адмиралом Колчаком командующим отдельной Семиреченской армией, начали испытывать нужду во всем необходимом, а тут и оренбургские казаки нахлынули как саранча, безжалостно грабя население, спасая себя и свои семьи от голодной смерти.

Жители стали стремительно «краснеть», с нетерпением ожидая прихода большевиков, которые две недели тому назад взяли на севере края город Сергиополь, открыв себе путь в Семиречье. Несмотря на это, можно было бы держаться, пусть испытывая нехватку боеприпасов и продовольствия, если бы не упадок духа, что пришел вслед за приходом его изможденных войск. Они с Анненковым долго обсуждали сложившееся положение и в конце концов пришли к неутешительному выводу – отсрочить поражение на месяц возможно, а там все равно придется уходить через труднопроходимые горные перевалы в Китай.

Дутов прекрасно понимал, что его войска небоеспособны, что с ними пришло разложение, потому отдал командование своему молодому соратнику, а сам возглавил гражданское управление, попытавшись со всей энергией хоть как-то наладить жизнь армии и населения. Но все его усилия оказались тщетными – припасы стремительно тают, тифозных становится больше, жители голодают и смотрят с ненавистью. Несмотря на суровые приказы, подкрепленные расстрелами, началось дезертирство – даже стойкие духом люди потеряли веру в продолжение борьбы.

– Еще месяц, максимум два, и все…

Александр Ильич замолчал, пауза стала тягостной даже для него самого. И атаман, собрав всю свою волю, медленно произнес слова, мысль о которых он прежде гнал из головы и за которые без колебаний отдавал других людей под расстрел.

– Сопротивление бесцельно, войну мы проиграли окончательно и бесповоротно. Нужно уходить в Китай!

Суховская, западнее Иркутска,

командир Уфимского стрелкового полка

1-й стрелковой бригады

имени генерала Корнилова

генерал-майор Петров

– Ничо, завтра с краснюками сведем счеты!

– Гы, на развод никого не оставим…

– Секим башка будим всем!

Генерал-майор Петров, слушая эти немудреные солдатские разговоры, хорошо слышимые через дощатые стенки теплушек, только улыбался в отросшие за долгий зимний поход усы и бороду. Солдаты его полка, сведенного из остатков Уфимской имени генерала Корнилова стрелковой дивизии, когда-то самой многочисленной на всем восточном фронте – свыше 16 тысяч бойцов, – совершенно преобразились. Куда делась апатия и уныние, отчаяние и безысходность, что терзали их души на протяжении долгого перехода от Омска до Зимы?

Словно и не бывало поражений и отступления, похожего на бегство, хотя это как посмотреть – если от Красноярска, то войска продолжали отход, но если от Иркутска, то наступали, быстро и энергично, готовясь к штурму красной твердыни!

Плохо, что солдат осталось в строю ничтожно мало, едва десятая часть прежнего состава. Большинство погибло от свирепствовавшего тифа, что оказался страшнее даже самого лютого и кровопролитного боя, сгинуло в снегах, замерзло – из оставшихся был сформирован в Зиме полк двухбатальонного состава, но всего из трех рот вместо четырех каждый. В своих солдатах генерал был всегда уверен – русских и татар было примерно поровну в момент развертывания дивизии. И пусть последние были совершенно не обучены военному делу, но представляли собою прекрасный человеческий материал. Особенно ценный в условиях гражданской войны – на татар совершенно не действовала коммунистическая агитация.

Второй полк бригады был сведен из остатков сразу нескольких дивизий уральских горных стрелков, а потому имел чуть больше людей – три батальона, также неполного состава. Эшелоны Уральского полка стояли на соседних путях, солдаты тоже не покидали своих теплушек, буквально под завязку забитых людьми. Тут, как говорится, сошлись воедино две народные мудрости – «в тесноте, да не в обиде» и «лучше плохо ехать, чем хорошо идти».

Боевое оцепление вокруг станции было выставлено чехами, они же охраняли длинную площадку импровизированного аэродрома с утрамбованным снегом, на которой уже стояло два аэроплана – нечаянные трофеи Зиминского боя. В отступавших белых частях нашлось немало авиаторов и технических специалистов – так что иркутских «товарищей» вряд ли порадует появление над городом самолетов их идейных противников, которые сбросят отнюдь не бомбы, а куда более опасный для коммунистов груз. Как любят говорить союзники по Антанте, отъявленные любители лягушатины, – большевиков ждет сюрприз!

Бригадная конница – Уфимский кавалерийский полк, сведенный из одноименной дивизии, четырехорудийная батарея, саперная рота с обозом – остались на Китое, в одном коротком переходе до Иркутска. Сегодня там пролетел красный аэроплан, с него сбросили листовки – белым предлагалось переходить на сторону советской власти. Клятвенно обещалось иркутским ревкомом всем сохранить жизнь и всяческие «милости». В последние давно никто из каппелевцев не верил. У большевиков слова слишком часто расходились с делами, а потому даже обыватели уже редко попадались на обманные уловки, что же говорить о тех, кто шел с боями от Волги до Байкала.