А сейчас его прервал доклад дежурного по части о прибытии начальника строевого отдела воинской части 1286-Р капитана Герасименко. Прежде чем принять «строевика» из школы снайперов, который на служебном автомобиле «Волга» за одиннадцать с половиной часов доехал до центра подготовки спецназа, Артемов запросил личное дело Литвинова, которое вернул в строевой отдел нынешним утром. Когда Герасименко уселся напротив полковника и положил перед собой тощую картонную папку, Михаил Васильевич, закрыв на титульном листе данные, повернул личное дело Литвинова к капитану.

— Знаете этого человека?

Герасименко покачал головой: с фотографии на него смотрел незнакомый человек. Хотя... где-то он, несомненно, его видел. Ясно, что выпускник школы снайперов, но в каком году он проходил курсы? В прошлом?

— Игорь Батерский, — подсказал полковник. — Знакомая фамилия?

У начальника строевого отдела школы снайперов была не очень хорошая память на лица, но фамилии «канцелярист» запоминал с ходу.

— Да, это Батерский, — вспомнил он. — Весенний набор 2000 года.

— Абсолютно верно. Отдохните с дороги, я вернусь через пять минут. — Полковник быстрым шагом вышел из кабинета и направился к командиру части. По дороге он клял себя на чем свет стоит.

Фотографии...

Как же так, думал полковник Артемов. Как же он раньше не обратил внимания на такую простую вещь, как фотографии? Сбила, сбила с толку старая записная книжка в дерматиновом переплете. Она бросилась в глаза. Книжица притягивала всё его внимание, гипнотизировала своими скругленными потрепанными углами; по отношению к остальным вещам Литвинова и Мельникова она виделась раритетом.

Он листал ее страницы, вглядывался в незнакомый почерк и слышал голос Игоря Мельникова, который присвоил чьи-то мысли; не оттого ли он выступил перед телекамерой с такой жесткой убежденностью? Спорный вопрос. И другие вопросы, до сих пор не дающие покоя: чья она, чья? Жив ли автор дневника? Если жив, то где он? Если мертв, то как распрощался с жизнью?

Фотографии. Артемов не обратил внимания на фотографии... которых не оказалось среди личных вещей Литвинова. У всех без исключения солдат есть фотографии — портретные снимки и групповые; с оружием, на фоне военной техники; наконец, снимки, сделанные еще на гражданке...

Полковник Кондратов в это время беседовал с командиром батальона Тимуром Нусиновым, но прервал разговор, едва завидел в дверях Артемова. Усталого, осунувшегося, озабоченного, даже, можно сказать, постаревшего Артемова. Либо отчаялся мужик, подумал командир части, отпуская майора Нусинова, либо...

Он приковал свой взгляд к папке в руках офицера ГРУ. Неужели? Неужели он вычислил «моль»? В груди Кондратова зародился страх; пока что безотчетный и мимолетный — он быстро прошел, оставляя в душе смятение, которое гнало прочь все сомнения относительно предательства кого-то из военнослужащих его подразделения. Кто это — полковник узнает скоро, очень скоро.

Артемов опустился на стул, положил перед собой личное дело сержанта Литвинова, некоторое время смотрел на фото Батерского, затем передал папку Кондратову.

— Литвинов?! — Глаза полковника округлились. — Не может быть!

Вчерашняя беседа в узком составе проплыла перед его глазами, он мог воспроизвести буквально каждое слово Артемова. Какими оперативными данными он обладал, если предложил начать работу с проверки военнослужащих учебного центра, которые в свое время побывали в чеченском плену?

— Это не Литвинов, — Артемов внес еще большую сумятицу в мысли командира части. — Сержант Литвинов был убит 2 апреля, а его труп обнаружен через два дня в гаражном массиве чуть ли не в центре Самары. Над ним хорошо поработали, — полковник скрипнул зубами, — лицо и руки изуродованы. До сих пор — я повторяю: до сих пор его личность оперативными службами не установлена. Понимаете, с кем мы имеем дело?.. Я к вам пришел за советом, Сергей Сергеич. Давайте вместе подумаем, как взять этого негодяя. Он возглавляет группу спецназа. Ни его заместителю сержанту Моисееву, ни тем паче капитану Шарову приказ передать нельзя: каждое слово станет известно Батерскому. Всякое может случиться.

— Необходимо блокировать тот район, — решительно заявил Кондратов. — Два батальона, считай, уже прошедших полный курс спецназа курсантов. Они возьмут район в кольцо, ни одна мышь не проскочит.

— Только не в случае с Батерским. Он очень опытный агент, наверняка прошел школу в диверсионном центре. Такие способны предчувствовать опасность. С другой стороны, мы не знаем, где именно находится его группа.

— Запросить по радио. Найти предлог не так уж сложно.

— Насторожим его, и он уйдет. Если уже не ушел. Я боюсь за бойцов этой группы, Сергей Сергеич, — честно. Мой приезд мог спугнуть Батерского. Он без малого две недели играл с вами, а чем закончится его игра — не знаю. У нас, мне кажется, есть только один вариант: отдать приказ старшему прапорщику Седову на арест Батерского. Пусть опытные спецы выходят на охоту. А в полку объявите полную боевую готовность. Сколько у вас вертолетов?

— Два. В марте из 2881-й базы вертолетов приказом командующего ПурВО нам передали Ми-24 и Ми-17Н и прикомандировали два экипажа.

— Какими радиостанциями пользуются разведчики?

— Обычными коротковолновыми армейскими, работающими в телеграфном режиме — если надо передать зашифрованную радиограмму, и телефонном — когда особой секретности не требуется.

— У них нет устройств для нахождения группы вертолетом? Ну, чтобы не подавать сигнал ракетой, дымом?

— На складе есть. Такие «дуры», — Кондратов показал их размер руками, — состоят из двух блоков, каждый блок переносится одним человеком. А на приемных приборах, установленных на вертолетах, экран очень маленький: сантиметр на приборе равен километру на земле. Так что самый лучший способ обозначить нахождение группы — дедовский: пирофакелы ночью, дымы днем.

— Экипажам в любую минуту быть готовым к вылету. Отдавайте приказ Седову. В телефонном режиме. Пусть оператор удостоверится, что на связи был Седов.

Игорь Батерский ехал в поезде не один. В четвертом вагоне на нижних местах шестого купе расположились 30-летний Хамзат Тенишев и юная Алла Джабраилова. Тенишев был одет в кожаную куртку — вроде как чеченская гражданская униформа, что относилось и к норковым шапкам. У чеченок принято носить украшения — золото, перстни с бриллиантами. В них они даже готовят, чистят картошку, будто бы не замечая на пальцах дорогих украшений. Алла, чьи плечи укрывал шерстяной цветастый платок, не отступала от этого правила и сейчас походила на цыганку.

Игорь никогда не возил «жигулевские» запчасти за Урал, однако хорошо разбирался в «железках». Это больше для матери, сгодилось и для попутчика. А за Урал он мотался к знакомому офицеру из орского погранотряда. Через него из Казахстана в Россию попадал героин, который реализовывался в Самаре и области местными чеченскими группировками. И доставка отравы не причиняла особой головной боли. Поезд «Орск — Москва» — это не ташкентский или таджикский наркоэкспресс, пока еще он не привлек к себе пристального внимания правоохранительных органов. Иногда, чувствуя внутренний дискомфорт, Батерский находил общий язык с военнослужащими (не было случая в его практике, чтобы в одном вагоне с ним не было солдата), и они прятали в своих вещах «посылку», не вдаваясь в подробности. Игорь легко сходился с людьми, особенно с военными, для одних он был спецназовцем, для других — мотострелком, порой, как в случае с сержантом Литвиновым, — «уклонистом», а по ходу набирающего обороты разговора — раскаявшимся «уклонистом», чем окончательно покорял сердца солдат.