— Никто, — тихо сказал Кулаев.

— Никто, значит? Это я-то никто?! Ты знаешь, что за такие слова делают? Да я сейчас язык твой поганый плоскогубцами вырву. В интернат для слепоглухонемых захотел? Быстро устрою. Садись, наш разговор не закончен.

Сказать, что в классе воцарилась гробовая тишина, значит, не сказать ничего. В данном случае гроб должны были закопать метров на пятьдесят в землю. Лица учеников окаменели, как будто кто-то нажал кнопку «Пауза» на пульте дистанционного управления видеомагнитофона.

— Всем сдать дневники, — сказал учитель. — Ваши родители должны быть в курсе. Скорей всего, вас отчислят из школы и переведут в школу для умственно отсталых.

— А мы ничего не говорили, — возмутились некоторые ученики, — мы тихо сидели.

— Меня это не-е… в-в-волнует! — крикнул Готов. — Это не мои проблемы. Вы же вообще распустились! Вы перешли все грани дозволенного! Вы же никого не признаете. Все, хватит, никаких больше поблажек, по-хорошему вы не понимаете… по-плохому будем. Для начала пересаживаемся… Давайте, мальчик садится с девочкой. Каждой твари по паре. Пошустрее!

Ребята не сдвинулись с места, сложная задача «кто с кем сядет» завела в тупик. Они озирались друг на друга, хлопали глазами, но ничего поделать со ступором не могли.

— Что, не можете без руководителя? — сказал Готов. — Языком можете, а пересесть нет? Надо было вас с самого начала держать в дикобразовых рукавицах. Шаром моргнуть не успел, а вы вон в кого за год превратились. Выходите к доске, так и быть, рассажу.

Готов рассадил учеников по принципу мальчик-девочка. Двое мальчиков, оставшиеся без партнерш, сели за заднюю парту. Учитель подошел к ним и сказал:

— Что, Кулаев, веселишься? Меня назвал нехорошим словом, а сам с Коноваловым сидишь. Непорядок. Я не потерплю в своем классе извращенцев. Мальчик с мальчиком у меня на уроках сидеть не будут. Один из вас должен быть девочкой. Вам предстоит самим выбрать. Решайте, мы ждем.

— Пусть он будет девочкой, — показал Кулаев на Коновалова.

— Сам ты девочка, урод! — огрызнулся Коновалов.

Мальчишки чуть не разодрались, но Готов их остановил:

— Не пойдет так дело! Нам тут не нужны две девочки, это тоже не совсем хорошо. Будем выбирать на конкурсной основе. Что бы такого придумать?.. О! Кто из вас галантней пригласит, допустим, Иванову на медленный танец, тот и будет мальчиком. Кулаев, ты первый, иди, приглашай.

Кулаев растерялся:

— А че, как приглашать?

— Откуда я знаю, как приглашать, — сказал Готов. — Думай сам или сдавайся, тогда победа за Коноваловым. Будешь у нас девочкой, платьице в горошек наденешь, в женский туалет ходить будешь… Будешь, не сомневайся. Ну, так что, идешь?

— Иду, — дернулся Кулаев. Он подошел к Ивановой и вызывающим тоном сказал, — Пойдем танцевать.

И тут же сел на место.

— Плохо! — воскликнул Готов. — В реальной жизни Иванова наверняка бы тебе отказала… Посмотрим, что нам покажет Коновалов.

Коновалов пригласил Иванову на танец примерно так же, как это сделал соперник.

— Слабо, — сказал учитель, — победитель не выяснен. Какие вы, на хрен, джентльмены! Может, оставить как есть, пускай две девочки будут?

— Никакие мы не девочки, — возразили Коновалов с Кулаевым.

— Докажите, что нет. Армреслинг. Все по-честному, победитель — мужик, проигравший — баба.

Готов установил руки соискателей на звание «мужчина» в соответствии с правилами армреслинга и дал команду начинать. Ученики тужились и скрипели зубами, уступать не хотел никто. Класс криками поддерживал то одного, то другого, в зависимости от того, на чьей стороне в данный момент было преимущество.

Победил Коновалов. Проигравший Кулаев тут же стал оправдываться:

— Так нечестно, он локоть поднял… Правильно, всем телом, я тоже так могу. Так нечестно, давайте по новой…

— Ты упустил свой шанс, Кулаев, — сказал Готов, — Все было по правилам, я же смотрел. Теперь ты девочка.

— Никакая я не девочка, — ощетинился Кулаев.

— Девочка, девочка, — вздохнул Готов. — Сейчас переправим в журнале… Та-а-к, где у нас Кулаев… Вот, буковку «а» сюда, получилось Кулаева, и сюда буковку «а»… Александра.

Дети смеялись, тыкали пальцем, дразнили мальчика, с легкой подачи Готова ставшего девочкой:

— А-а-а-а, девчонка!

— Кулаева — дура!

— Ф-у-у-у, масть!..

Учитель довольно скалился:

— Класс единодушно признал справедливость и правильность решения объявить тебя девочкой, Кулаева. Без бантика завтра в школу лучше не приходи. И не подумай, что это моя личная месть за «гомика», ни в коем случае. За «гомика» ты ответишь эксклюзивно.

После обеда несколько педагогов собрались в кабинете директора. Смирнов предложил всем сесть. Готова никто не приглашал, но, узнав о совещании, он все же пришел.

Сидели молча, явно кого-то ждали. Директор налил из графина воду в стакан и выпил. Молчание нарушил Готов:

— Кого мы ждем? Валим отсюда.

— Завуча, — вполголоса сказала сидевшая рядом Ермакова.

— Зачем?

Вошла Сафронова и втолкнула на середину кабинета мальчика.

Ученик не был похож на хулигана: опрятен в одежде и причесан, в носу не ковыряет, жвачку не жует. Но пристальные, строгие взоры собравшихся Готова насторожили: не для похвалы притащила мальчугана завуч, и в «Артек» его, похоже, никто отправлять не собирается.

Директор протер лоб носовым платком. Сафронова, нервно дыша, заявила:

— Товарищи, полюбуйтесь, Жиров Кирилл — наша, так сказать, гордость в кавычках. Что, Жиров? Стыдно?

— Мне нечего сказать, — надменно ответил Жиров.

— Нет, вы только посмотрите на него… — взялась за голову завуч.

Сложив ногу на ногу, Готов пристально смотрел мальчику в глаза, кусал губы и сопел. Остальные педагоги качали головами и перешептывались.

— Людмила Николаевна, прошу, Вам слово.

Донец, хоть и преподает «русский язык», но говорит с ярко выраженным деревенским акцентом, свойственным для данной местности, и не всегда правильно строит фразы. Она подскочила, как будто ее ударило током, и судорожно достала из папки несколько листков бумаги:

— Я… я… вот, это самое… сочинение ученика 8-го «В» класса Жирова Кирилла зачитываю. «Мне не нравится Пушкин. Я считаю его произведения полным идиотизмом, а роман в стихах «Евгений Онегин» пропагандой никчемного, буржуазного образа жизни. Когда у меня будут дети, я ни за что не разрешу им читать Пушкина».

Публика оживилась, даже директор отвлекся от мыслей о ждавшей в сейфе опохмелке. Донец продолжила: