Дружба – странное и, по мнению многих, наивное слово для описания отношений между человеком и диким зверем, особенно таким, который может пожирать детей. Даже вопрос с именованием волка сам по себе вызывал негативную оценку чиновников из природоохранных ведомств и самозваных спортсменов-охотников, а также основной массы скептиков. Что волк мог завязывать прочные и нежные отношения с определенными собаками, допускалось как очевидный факт. Но явная дружба с человеком говорила о другом, спорном уровне межвидовых взаимоотношений.

Конечно, дружба может быть и односторонним, невзаимным потоком позитивных мыслей и поступков от одного существа к другому. Если мы вели себя как друзья волка, вовсе не означало, что мы могли считать его нашим другом. Но как тогда объяснить ту настоящую, искреннюю связь человека и дикого волка, истинно близких друзей, каждый из которых получает удовольствие от общения друг с другом?

Когда я, спустя годы, спросил об этом Джона Хайда, он пожал плечами и покачал головой: «Не-е-е, это все про собак. Волк узнавал меня, он привык ко мне и не имел ничего против, но не более того. – И, помолчав, добавил: – Он был чертовски необычным животным… Я даже не знаю, как объяснить эту связь»[46]. В его взгляде промелькнуло нечто большее, что осталось невысказанным.

У Гарри Робинсона была своя, совсем другая история, которая могла показаться фантастическим сюжетом мультфильма компании «Пиксар». Гарри рассказывал тогда, да и сейчас, что они с волком действительно стали друзьями, во всех смыслах, как могут быть друзьями преданная собака и человек, и даже больше. «Бриттен заменяла ему подругу, любовь всей жизни, а я был, скорее, его надежным другом, альфа-самцом, образцом для подражания. Он стал полагаться на меня как на вожака, в том числе в вопросах безопасности»[47].

Независимо от того, насколько уверенным и спокойным был его голос, я знал, что ему можно верить; правда, я так до сих пор и не разобрался, где та тонкая грань между тем, что действительно было, и тем, что только могло бы быть. Но, несомненно, любой, кто наблюдал за Гарри и волком там, на льду, не мог не заметить особой связи между этими двумя. Это было больше, чем терпимость, больше, чем признание, что-то ближе к доверию: похожие реакции, обмен взглядами, позами и общение, которое связывает человека и собаку – язык тела, жесты, зрительный контакт, короткие голосовые команды. Я бы не сказал, что волк стал дрессированным, и Гарри соглашается со мной: это слово подразумевает раболепство, которого не было. В их случае информация шла в обоих направлениях, что делало общение осмысленным. Если считать, что собака на 99,98 процента волк, то тогда и обратное утверждение верно. И методы коммуникации, которые работают между людьми и одним из этих видов, также должны помогать в сенсорном взаимодействии с другим. Согласен, пропасть между пекинесом и canis lupus – хоть и измеряемая в микронах по двойной спирали ДНК – огромна. В рамках селекционного отбора волк отстает от собаки на много столетий и не может стать собакой просто потому, что мы будем относиться к нему так же, даже если он родился в неволе и в его сознании отпечаталось постоянное общение с человеком.

С 2003 года они с Бриттен встречались с волком почти ежедневно, иногда чаще одного раза в день, и, как правило, общались часами. Они вместе бродили, отдыхали и играли – сначала десятки, затем сотни и, наконец, тысячи часов в любое время года и при любой погоде. Как и у всех, кто встречался с волком, их отношения начались с общения волка с собакой, но в итоге эта связь затронула и его, к большому удивлению самого Гарри. «Со временем, – рассказывал Гарри, – у нас с Ромео установились личные отношения, совершенно независимые от тех, что были у него с Бриттен. Обычно по утрам он сначала бежал к Бриттен, а затем подходил и отдельно здоровался со мной»[48]. Приближаясь, он улыбался, слегка повиливая высоко поднятым хвостом, приветственно зевал и игриво наклонялся.

Ромео уже давно не просто мирился с присутствием Гарри, он вовлекал его в общение: подолгу удерживал визуальный контакт, терся о его ногу, когда они шли по тропе, играл с ним, иногда тыкался носом в бедро. Гарри говорил, что никогда не протягивал руку, чтобы дотронуться до него или погладить, хотя мог это сделать много раз, и никогда не кормил его, как некоторые, кто ни разу не встречался с Гарри, полагая, что это единственный способ, с помощью которого любой может приманить и удержать возле себя дикого хищного зверя. По мнению некоторых обывателей, социальных отношений между человеком и волком, взаимодействия ради общения быть не может. Хотя очевидно, что именно такая связь возникала не единожды, а много раз в нашем коллективном прошлом. А как иначе мы получили в итоге видоизмененных потомков волков, которые лежали у наших ног?

«Обычно он подчинялся ряду моих команд, хотя, как правило, сначала обдумывал их, – говорил Гарри. – Он наблюдал ситуацию и анализировал ее… Но он определенно знал, что означает слово «нет!»[49] И хотя сложно представить, что дикий, никогда не живший в неволе хищник слушается голосовых команд, наблюдая в бинокль за теми массовыми сценами на озере, я несколько раз видел, как Гарри жестами показывает что-то волку или тихо произносит какие-то слова, и тот реагирует. Биолог регионального Департамента рыболовства и охоты Райан Скотт однажды отправил Гарри по электронной почте письмо, где он благодарил его за то, что тот вмешался и остановил конфликт волка с крупной собакой, метисом хаски – волк просто выполнил команду Гарри «отступить».

Но что бы ни происходило на глазах у публики, все самое сокровенное случалось, когда Гарри оставался с волком один на один – на лоне природы, без свидетелей. Чаще всего в морозные снежные короткие дни эти трое шли звериными тропами и даже посещали места свиданий волков в холмистом еловом лесу, над тропой по Западному леднику, или в укромных зарослях в районе Дредж-Лейкс – оба участка были основной территорией черного волка. Летом, когда появление волка было настолько редким, что многие считали, будто он куда-то исчезал, их тайные прогулки начинались в сумерках, в три часа утра. Они уходили далеко, бродя по склонам горы Макгиннис, и поднимались так высоко, что видели внизу бороздчатую гладь ледника. Волк и собака бегали вверх и вниз по склонам, обнюхивая какие-то места и оставляя свои метки. Иногда они останавливались, чтобы поиграть, а еще волк периодически убегал куда-то один, а потом возвращался.

Гарри рассказывал, что волк неоднократно приводил их к покрытому расселинами леднику, ведущему к горе Буллард, менее чем в полумиле от склона Менденхолл, и прежде чем продолжить путь в одиночку, обернувшись, разочарованно смотрел на мужчину с собакой, которые не решались пойти следом за ним по этому смертельно опасному ледовому лабиринту, на противоположном конце которого их ждали прекрасные охотничьи угодья. А еще иногда Ромео приносил им тот изодранный теннисный мяч (возможно, один из наших, оставшийся с той первой зимы) или пенопластовый томбуй, которые он припрятал в кустах, и инициировал игру.