облегчение. Какой груз с плеч! Жены мне среди келандок не нашлось, аж в целых пяти кланах, так что образ Отавии, что приходил ко мне по ночам, наконец-то перестанет меня терзать. Тем более, Тати был разумным человеком и понимал, что лишний раз злить меня не стоит — слишком большой магической мощью я обладал. Может, получится по-тихому договориться с Великим Шазом. Посижу в какой-нибудь канаве недельку, подожду, пока закончится Сезон, а после — отправлюсь своей дорогой, дав обещание больше никогда не появляться на просторах столь родной и дорогой келандцам степи.

Именно с такими мыслями я уже почти рефлекторно занял ритуальную стойку и поднял над головой саблю, готовясь размахивать, как болван, куском железа перед собственным носом.

Витати была привычным и почти родным мне противником в спаррингах и тренировках, так что когда келандка внезапно сделала вполне реальный боевой выпад, пытаясь дотянуться до моей шеи, я даже не подумал, что что-то пошло не так — отразил удар боковым движением сабли и отскочил в сторону.

В следующий момент на меня посыпался целый шквал лихих боковых ударов. Витати демонстративно положила руку на пояс, а второй — орудовала саблей, клинок которой свистел у меня перед самым носом.

Я опять заблокировал атаку винефика, шагнул навстречу, опуская клинок Витати по своему, до самой гарды, и входя с келандкой в клинч. На секунду на меня пахнуло жаром, что исходил от девушки, я услышал, как тяжело дышит моя давняя спутница и наставница, но ощущение это было мимолетным; едва я опустил глаза, как получил удар коленом в грудь, точнее, Витати попыталась меня ударить. Я чуть отошел в сторону, уворачиваясь от коварного пинка, а в следующий момент отбросил руки винефика вверх, заставляя раскрыться. Физической силы у меня было поболей, так что Витати даже чуть качнулась и сделала три шага назад.

Выучка — страшная штука. Мы столько раз сходились с Витати в бою, что я даже не раздумывал над тем, что происходит, когда опять принял боевую стойку, чуть отведя саблю за пояс и готовясь нанести широкий рубящий удар.

В чувство меня привела оглушительная тишина.

Вокруг было пронзительно тихо. Смолк барабан, затихла толпа. Кочевники, что обступили ограждение, замерли, в полном молчании наблюдая за тем, что происходит прямо у них на глазах.

Я же не сводил глаз с Витати. Первое — это было просто опасно, винефик была слишком быстра, и я рисковал получить по зубам, если зазеваюсь. Второе — я не понимал, почему она не отступалась, почему не разворачивалась, и не уходила, как все прочие.

Она опозорила столько неплохих воинов, что могли составить ей партию! Она потешалась, издевалась и измывалась над соотечественниками, отправляя тех в пыль с улыбкой на губах. Сейчас же Витати была жестока, сосредоточена, а в ее обычно пустых белесых глазах плескалась ярость битвы.

И потом я увидел его. Увидел, чего не мог и помыслить в Витати. Она боялась. Вся она была напугана. Сердце железной, несгибаемой, флегматичной Витати сейчас трепетало от ужаса. Вот что злило винефика, вот почему я ощущал волны боевой ярости, что исходили от ее фигуры.

Стала понятна мне и причина этого ужаса. Она решила, за нас обоих. Поэтому она вышла без ритуальной рубахи, поэтому отправляла в пыль других претендентов. Она знала, что я пойду до конца, что я не отступлюсь, и сейчас она страшилась собственного решения. Решения, пройти Пляску Клинков со мной, до конца.

Я замер, посмотрел ей прямо в глаза и едва заметно помотал головой.

«Не надо! Не нужно!» — пытался сказать я ей.

Витати все понимала. Между нами никогда и ничего не было. Когда мы встретились, я был еще зеленым мальчишкой, а она — прошла через обучение на винефика, реальные битвы и встречу с Пустотой. Но сейчас, спустя годы, пропасть, что разделяла нас, сузилась до ширины клинка.

Она узнала, зачем мне нужно было на север. Она не сказала ни слова в тот вечер — просто ушла, в своей молчаливой и такой уже привычной манере. Я ее не догонял, не донимал вопросами, ведь знал, что ей просто нужно было время. Как же я ошибался! Вот к какому решению она пришла.

— Не надо! — прошептал я одними губами, ведь мы оба знали, что я не имел права отступить.

Витати мне ничего не ответила, только подняла свое оружие и сделала первый взмах ритуального танца, которому меня обучали братья.

Солнце играло на ее черной коже, мелкие капли пота, что проступили на руках и плечах, блестели, словно драгоценные камни. Витати сделала свои три взмаха и замерла, словно обсидиановая статуя, ожидая моего хода.

Я должен был развернуться, и уйти. Это был мой путь, это были мои жертвы, это была расплата за мои ошибки, ложь и тщеславие. За них не должна была платить еще и Витати, человек, что ценил свободу больше собственной жизни, человек, что пошел против воли собственного клана и родного отца, что проявил величайшую непокорность, которую можно было только измыслить. Она не должна была делить со мной груз ответственности, но Витати все же решила ступить на этот путь.

Сабля медленно выходит из закрытой позиции, рука поднимается к плечу и клинок уже готов рассекать воздух.

Раз, два, три…

Я сделал три ритуальных взмаха и замер.

Раз, два, три…

Она повторила движения, походя на три шага ближе.

Раз, два, три…

Я слышу, как тяжело она дышит, чувствую, как липкий ком паники подступает к горлу, вижу что мы зашли слишком далеко.

Наши клинки столкнулись, оглашая звоном ритуальную площадку. Замах, удар, шаг в сторону. Мы стали кружить вокруг одной точки, все ускоряясь и ускоряясь, нанося один удар за другим, едва не выбивая искры при каждом касании металла о металл. В какой-то момент наш танец опять переходит в полноценный бой, но теперь мы знаем, какое следующее движение сделает оппонент. Я с легкостью читаю каждое движение келандки, каждый взмах саблей, каждый шаг, каждое движение плеч. Мы так давно знакомы, мы столько вместе пережили, столько лиг прошли…

Вот, мы тренируемся в Нипсе, следующий удар переносит нас в холмы у Трех Башен, взмах — мы в особняке Осиора. Каждый удар, каждая атака, каждое парирование — день нашей общей истории.

Я перестаю следить за ее руками, я знаю, что Витати сделает дальше. Я просто смотрю в глаза своей наставницы, своей подруги и своего самого верного союзника и понимаю, что страха больше нет.

Неясно,