Семья в соседнем доме приступила к жаркому и салату. Лео поднял стакан, подождал, пока Винсент поднимет свой. Оба выпили до дна.

– А теперь забудь об этом. Слышишь? Ты не медлил. Отныне ты должен помнить только об одном: ты все сделал как надо. И эту мысль ты возьмешь с собой в следующий раз.

Из кухни они прошли в комнату над Пещерой Черепа, к сумкам, которые всего часом раньше висели на животе у Винсента и Яспера, когда те сгребали туда толстые пачки купюр.

– Больше миллиона. Может, полтора. Ну… как тебе это?

Винсент запустил руку в сумку с сотнями тысяч крон.

– Просто не верится.

Лео повернулся к окну и кухонному столу в соседнем доме. Годовалый младенец ел уже не сам, рядом сидел отец, вытер ему рубашонку и волосы, а потом взял ложку и принялся кормить.

– Да, знаю. Мы ограбили банк и смылись. Но они, блин, представления не имеют, как мы это сделали. Есть лишь один момент, который ни под каким видом не должен сорваться, – первая замена машин. Трансформация.

В прямых лучах осколки разбитого стекла выглядели иначе. Свет прожектора, который криминалисты установили на маленькой площади и направили снаружи в окно банка, растекался по тысячам осколков, создавая искристое марево.

Уходя, Бронкс не оглядывался. Только оглянись, мигом налетят журналисты с микрофонами, камерами и кучей вопросов. По дороге в банк он сумел увернуться от семи новостных групп, уже прибывших на место, и намеревался продолжать в таком же духе.

Посредине клиентского зала пыль и штукатурка, летевшие с потолка, засыпали красную банку детского питания. Продуктовая сумка женщины, которая лежала там, уткнувшись лицом в холодный каменный пол, опрокинулась возле ботинка одного из преступников. Теперь женщина сидела на скамейке в углу, слушала вопросы Бронкса, но отвечать была не в состоянии. Он не впервые видел такое смятение в глазах, от громовых раскатов стрельбы у нее лопнули барабанные перепонки, и в ушах стоял непрерывный пронзительный писк.

Двое операторов ринулись за ним, что-то кричали вдогонку, когда он пересек тротуар, где проехал автомобиль преступников. Когда же он ступил на круговую развязку, по-прежнему следуя курсом их автомобиля, операторы махнули рукой и побежали обратно к банку и потенциальным объектам интервью.

Пыльную банку с детским питанием он поднял, отдал хозяйке, у которой лопнули барабанные перепонки. Очевидцев всего девять. Три сотрудницы банка и шестеро клиентов, три минуты все они лежали на полу – три минуты длиною в жизнь. Двое были в шоке и вообще не могли вспомнить случившееся. А те шестеро, что могли говорить, давали разумные, но несовпадающие показания, даже двое юнцов, стоявшие рядом у окна, не пришли к единому мнению насчет внешности преступников…

РИКАРД ТУРЕССОН (Р. Т.). По-моему… синие комбинезоны, как у автомехаников.

ЛУКАС БЕРГ (Л. Б.). Нет, не комбинезоны, больше похоже на куртки и штаны с карманами на боку.

…и того, кто расстрелял защитное стекло, и того, кто обчистил хранилище, и того, что вел отсчет…

Р. Т. Они были в масках, закрывающих все лицо, кроме глаз.

Л. Б. Не у всех были маски, во всяком случае, мне так кажется. Я точно видел по меньшей мере один рот.

…ведь, столкнувшись с предельным насилием, всякое сознание интерпретирует события по-разному – страх искажает внешность, размеры, ход времени.

Р. Т. Я был у него под ногами. Ростом он минимум метра два. Я уверен. Они все были высоченные.

Л. Б. Я был у него под ногами, и он был не больно-то высокий, не выше меня, и вроде как с избыточным весом.

Лишь один очевидец оказался способен спокойно и достоверно описать увиденное – женщина лет пятидесяти, находившаяся за третьей кассой, когда мужчина в маске прицелился из автомата и выпустил около сорока пуль в ее закрытое окошко. Глаза у нее были маленькие, печальные, и она показала, как протянула руку с красным маникюром навстречу голосу, приказывающему выдать ключи от хранилища, а все это время с ее одежды, волос, кожи сыпались на пол осколки стекла.

ИНГА-ЛЕНА ХЕРМАНССОН (И. Х.). Швед. Говорил без следа диалекта. Без акцента. Низкий, слегка напряженный голос, как бы чересчур низкий. И глаза – он как бы смотрел поверх меня, сквозь меня, но не на меня. Второй ждал чуть дальше и был в жилете, какие носят солдаты. И у всех оттопыренные уши, у всех.

Один потребовал ключи, другой открыл хранилище. И оба, она уверена, несколько раз глянули на того, что оставался по другую сторону стойки.

И. Х. Он вел отсчет. Не повышая голоса. До самого конца.

Оттопыренные уши – наушники. Спокойный голос – микрофон.

Главарь.

Тот, кто руководил, а остальные подчинялись ему.

Посреди круговой развязки Бронкс задержался, посмотрел по сторонам, убедился, что следом никто не идет, пересек дорогу и опять направился к парковке, где стоял пустой фургон преступников. По эстакаде над головой ритмично прогремел поезд, метро опять заработало.

Снаряжение связи. Бронежилеты. Автоматическое оружие.

Военная операция.

По данным сантехнической компании, которой принадлежал желтый “додж” с флуоресцентными логотипами по бокам, ночью автомобиль был угнан. По расчетам Бронкса, преступники использовали фургон примерно тринадцатью – восемнадцатью часами позже.

Безымянный полицейский из Худдинге кружил среди бетонных опор.

– Вход в метро. Кругом оживленные улицы. Велосипедные стойки, одна за другой. Мы стоим в самом центре транспортного узла, черт бы его побрал! – воскликнул он. – Здесь народ пересаживается с метро на автобус, с автобуса на метро, приезжают, уезжают, приходят, уходят, пешком или на велике, все постоянно в движении. И никто не видел, как они покинули фургон!

Бронкс не ответил, глядя на банк, на площадь, на развязку. Четыре дороги на выбор. И каждая через несколько километров приводила к новой круговой развязке с новыми четырьмя дорогами. Четырежды четыре, помноженные еще на четыре. Шестьдесят четыре варианта. Столько же дорог, сколько клеток на шахматной доске, и столько же путей отхода.

– Джон?

Безымянный опять обратился к нему по имени. И Бронкс не мог – и на этот раз – не ответить, делая вид, что тоже знает, как зовут коллегу.

– Первую их машину мы открыли сорок минут назад, – сказал Бронкс.

Может, удастся поддержать разговор, обходясь без имени – вдруг само вспомнится.

– Отличное место для ограбления.

Нет. Не вспоминается.

– Зона поисков уже слишком велика.

Этот коллега, с которым он не раз работал, после каждой реплики пытался перехватить его взгляд.

– Ты не помнишь, верно?