седмицы сливал одну чашу и следил за телом, за слабостью и за ощущениями, мол, в бою измерять кровь нечем, потому нужно, чтобы он сам угадывал потерю. Заодно научила, где лучше себя резать, чтоб рана не мешала в бою. Лундвар был очень доволен. Пока он восстанавливал силы мясом, жареной печенью и вареной кровью, раз десять пересказал каждому, как его Дагна проверяла и чему учила. Надоел всем хуже горькой редьки.

Трудюр тоже рвался проверить свой дар, но Дагна сказала, что тот вряд ли пригодится в охоте.

Хотевит тем временем осмотрел все наши товары, сказал, что заберет всё. Половину выкупит сразу, а остальное постарается распродать до нашего возвращения, сам возьмет малую долю от полученных денег. И это было очень щедрое предложение. Ясно ведь, что у незнакомых нордов дорогой товар будут брать неохотно и за меньшую плату, чем у уважаемого во всем городе купца. К тому же, нам не придется возиться с самой торговлей, у Жирных есть и лавки, и знакомства, и люди.

Понятно, что Хотевит делал это не ради нас, а ради невесты. Так он покупал нашу верность и наше время, чтобы мы не повернули назад со словами: «Нам еще расторговаться надо».

Вообще Хотевит без Дагны мне нравился. Крепкий бережливый хозяин, умелый купец, знающий цены на любой товар, причем как на прилавке в Раудборге, так и на складах Гульборга. Он неохотно дает слово, но если дал, так будет держать до последнего. А еще Хотевит как-то сдружился с Альриком. Даже после сделки эти двое находили, что обсудить, пусть и через толмачей, пока Дагна следила, чтоб на «Сокол» принесли всё необходимое и уложили так, как надо ей.

Я нашел, чем единственным были схожи Хотевит и Дагна. Они оба дотошно относились к своему делу, ничего не оставляя на волю случая или благосклонность богов. Жирный помимо серебра и золота за выкупленный товар дал Альрику еще скрученную тонкую кожу с мелкими узорами, в которых, по его словам, было начертано всё, что купец взял без оплаты. И если Хотевит вдруг почему-то решит не платить или помрет ненароком, с этой кожей можно прийти к его отцу или братьям, потребовать товар или серебро, и даже если те откажут, вече принудит их вернуть обещанное.

И так меня это поразило, что я еще раз наказал Леофсуну выучиться этим узорам, а потом меня научить. Была б у меня такая кожа в Бриттланде, никак Хрокр бы не выкрутился, а вернул бы нам плату за дом. Но Рысь сказал, что эти узоры подходят лишь к живому языку, а под нордский не годятся. Я вспомнил, что у сарапов другой узор, который, скорее всего, только сарапскую речь излагать может. Что ж, пусть тогда Рысь и слова живичей выучит, а в помощь ему Держко. Не стану пока продавать этого трэля.

Наконец настал тот день, когда «Сокол» отплыл от пристани Раудборга, прошел под нависающим мостом и направился в Странцево море, которое на самом деле озеро. Хотевит хотел дать нам десяток-другой своих воинов, но Дагна взяла лишь четверых, причем выбрала их не по силе или дарам, а по умению понимать нордскую речь.

— Не хочу повторять дважды. Нужно, чтоб каждый сразу понимал, что делать, — сказала она.

Гарпуны с толстыми веревками, а один даже с железной цепью, несколько сетей с крупными ячеями, четыре живые овцы, одна свежая туша и одна протухшая, плотно закрытая в бочонке, три цепи с крюками, утяжеленные короткие копья для метания, которые здесь называли сулицами. А, еще одна трехрунная баба для пригляду за Дагной, и вот она не понимала нордскую речь совсем. Дагна ее взяла лишь ради успокоения завистливых людей Раудборга, мол, невеста Хотевита не одна запрыгнула на корабль, полный мужей, а с нянькой. Для них ульверам пришлось сделать отдельный уголок, отгороженный шкурами, чтоб женщины не светили голыми задами всякий раз, когда им захочется облегчиться.

Едва мы отошли от города, как Дагна переоделась в закутке в одежду поудобнее: штаны, длинная рубаха с толстой шерстяной туникой поверху, убрала волосы под шапку, сняла височные кольца, подвески и прочие побрякушки. Издали не понять, мужик это или баба.

— А чего ты тогда сразу не переоделась? Или не подождала нас в каком-нибудь уголке уже на озере? Ну, чтоб горожане не думали о тебе плохо. Тогда бы и бабу эту не пришлось брать.

— Нельзя. Тогда воевода скажет, что вы без меня тварь выловили, а значит, я не выполнила уговор. Нужно, чтоб все видели, что я пошла с вами с самого начала, — Дагна устало потерла висок. — Дура я, конечно, что завела этот спор с воеводой. Как ни крути, всё худо для Хотевита. Поймаю тварь — осудят за то, что столько времени провела с пришлыми мужами, откажусь от похода — скажут, что возвела напраслину на воеводу, не знаю меры ни в словах, ни в делах. И хуже всего, если сейчас я вернусь с пустыми руками. Тогда я окажусь и гулящей, и бестолковой разом.

— Да поймаем мы эту тварь! — успокаивающе сказал я.

И я так думал, пока мы не вышли к озеру.

Передо мной раскинулась голубая ровная гладь, и не было видно ей ни конца, ни края. Будто и впрямь море. Я даже опустил пальцы в воду и облизал их. Пресно.

— И сколько же тут до другого берега плыть?

— Если не спеша, то два дня. Если же во всю силу грести, то до заката доберемся, — спокойно ответила Дагна, оглядывая окрестности. — В последний раз тварь видели неподалеку от северного берега. Туда и пойдем.

Ветер дул попутный, потому мы могли договорить, что не успели на берегу. Но первым вопрос задал Тулле с кормы «Сокола».

— Откуда знаешь, что это тварь? Ведь живичи думают, что это кто-то из богов в глубине ходит и дань собирает с проходящих кораблей.

— И много ты богов знаешь, которые по овце с корабля берут? Так делают либо разбойники, либо ярлы, — усмехнулась она. — Да и вообще живичские боги — не боги вовсе.

— Это как?

Я глянул на хирдманов. Всем ульверам интересно было послушать новые истории, даже Нотхелм Бритт уставился на Дагну, заранее насупив брови. Он хуже всех понимал по нашему, обычные слова и указания знал хорошо, но висы и сказания о богах пока давались ему трудно. Живодер понимал всё, только говорил с ошибками.

Дагна увидела интерес и сказала:

— Велебор, я скажу, как сама понимаю. Коли что, потом доскажешь.

Дружинник Хотевита, хускарл со шрамом от подбородка до макушки, кивнул и уставился на воду.

— Все те боги, чьи имена вы будете слышать каждый день: Масторава, Норовава, Вирьава, Вирьатя, Кудава и Кудатя, Ведява и Ведятя, — это не совсем боги. Когда-то они были людьми, и есть легенды о том, как они стали богами. До них жили первобоги, чьи имена не говорят вслух, да я сама их и не знаю. Говорят, что есть живичи, которые хранят их имена, и есть тайные обряды, которые совершают для тех богов, но кто, когда и где — я не слышала.

— А вправду живичи думают, что все, кроме них, мертвецы? — перебил ее Эгиль.

— О том есть легенда. Когда первобоги лепили людей, во все стороны летели брызги мокрой глины. Потом боги вдохнули душу в вылепленные фигурки, и те ожили. Так появились живичи, которые уже потом рассорились и разделились на разные племена. А комочки разбросанной глины тоже вдруг задвигались, но остались без души, не живые и не мертвые. Потому живичи всех, кто не говорит на их языке, называют мрежниками, мертвыми. В торговых городах к пришлым относятся неплохо, а попробуй зайди в дальние деревни, где гости если раз в год появляются… Там вас сразу захотят убить, и виру не дадут, ибо какая вира за мертвеца? Да и в городах всяко бывает. В Раудборге нынче судачат, какие дети от меня пойдут: с душой или без души. Но я и так баба, какой с меня спрос. А вот если кто из вас захочет взять в жену живичскую девку, никто не отдаст, разве что рабыню продадут. А чтобы родную дочь за мертвеца отдать! Нельзя! В Торговой стороне Раудборга даже те иноземцы, что родились тут, ищут жен на стороне, либо покупают рабыню, либо привозят издалека.

Она замолчала ненадолго, поправила выбившуюся из-под шапки прядь, и я снова