Вишняков среагировал мгновенно, увидев оружие в руках своего человека. Он встал и крикнул:

– Брек!

Но качок ничего не слышал и не видел, кроме ненавистного мужика.

Егор спокойно дождался, когда парень сблизится с ним, уловил движение вооруженной руки. Качок решил бить сбоку. Астафьев сделал шаг навстречу, остановил удар предплечьем левой руки. Тут же, блокировав запястье врага, дернул его руку влево и назад, одновременно рванув ногу качка вверх. Тот упал на спину, нож отлетел в сторону.

– Брек! – уже спокойней дал команду Вишняков, полагая, что все закончилось.

– Брек так брек, – ответил Егор и тут же, нагнувшись, нанес смертельный удар средним пальцем качку под кадык.

Тот дернулся, захрипел, дыхание перехватило, изо рта показалась пена.

– Я же приказал остановить бой! – взвился Вишняков.

– Извините, Дмитрий Петрович, – так же спокойно, будто ничего не произошло, ответил Егор, – не хотел я. Инстинкт на оружие, наверное, сработал. Как-то само собой получилось.

– Получилось! – сплюнул на пол Вишняков.

К забившемуся в предсмертных судорогах качку подошли Вишняков, Карельский и Трунов. Последний махнул рукой, сделав вывод:

– Это конец!

– «Получилось», – передразнил Егора Дмитрий Петрович. – Труп получился!

Егор стоял в стороне, разминая руки. Качок вскоре затих, в палату вошла Лариса. Она принялась осматривать выведенных из строя бойцов Вишнякова, бросив при этом на Астафьева восхищенный взгляд. Хоть кто-то рад его победе!

Качка вынесли. Вишняков, стоя посередине зала, спросил у женщины:

– Что с этими, Лариса?

– У двоих сложные переломы. Третий ничего, но сильный ушиб интимного места, долго бедняге теперь кровью писать. Плюс ко всему прочему у всех сотрясение мозга.

– Откуда ему взяться-то, мозгу? – пренебрежительно охарактеризовал своих поверженных бойцов Вишняков. – Ну ладно, везите их в клинику. И чтобы никто и нигде слова не проронил. К кому везти, знаете. Андрей, это тебя касается. Организуй госпитализацию этих придурков.

Вишняков обернулся к Егору, поставив руки на бедра:

– Да, Астафьев! Чего-чего, а такого исхода я никак не ожидал. Надо было послушать Трунова и не проводить этот идиотский бой. Но как ты их!.. В считанные секунды!

– Подготовка, – кратко ответил Егор.

– Подготовка, – согласился Вишняков, – не то что сейчас! Было время, готовили настоящих воинов. А скажи мне, неужели ты убил Горшка только за то, что он постоянно лаялся с тобой?

– Так качка звали Горшок?

– Ты не ответил на вопрос.

– Нет. Если бы он не достал нож, то остался бы жить. Получил бы свое, конечно, но жил бы. Как и остальные. Да, у двоих переломы, третий надолго о бабах забудет, но это пройдет, склеят ваших бойцов. Все же я работал в щадящем режиме.

– Ни хрена себе в щадящем! – воскликнул Вишняков.

– А при боевом столкновении вместо одного вы сейчас имели бы четыре трупа, с одним и тем же ранением горла.

– Слов нет, Астафьев! Но что мы стоим здесь? Идем.

– Это вы мне? – спросил Егор.

– А кому же? Экзамен ты сдал на «пять с плюсом», пойдем, отметим победу. К тому же узнаешь кое-что, обдумаешь. Идем.

Вишняков с Астафьевым прошли длинным коридором и вошли в обширный холл. По лестнице поднялись на второй этаж, в кабинет Дмитрия Петровича.

– Присаживайся, Егор. За столик для гостей.

Вишняков открыл бар, достал бутылку водки, две рюмки, поставил их на столик, затем принес тарелку с лимонными дольками, бросил пачку «Парламента» рядом с зажигалкой «Zippo».

– Давай выпьем за твою победу. Ты просто поразил меня!

– Вы хотите, чтобы я вновь ушел в запой?

– Ах да! Ну а я приложусь.

Вишняков выпил, закусил лимоном.

– Кури, – разрешил хозяин кабинета и сам поднес огонь к сигарете Астафьева. – Скажи мне, Егор, вот ты сейчас убил человека, и что? Ничего не чувствуешь?

– Я убил того, кто хотел убить меня, это самозащита. Согласен, неоправданно жесткая, но все же самозащита, а не расчетливое убийство. Так что я должен чувствовать? Жалость? Ее нет. Как и нет удовлетворения от содеянного. Угрызения совести? Подобные эмоции меня давно уже не волнуют. И вообще, Дмитрий Петрович, давайте сменим тему, вы же привели меня сюда не для того, чтобы говорить о каком-то Горшке?

– Нет, конечно, не для этого. Просто хотел заглянуть тебе в душу.

– Заглянули?

– Заглянул.

– И что увидели?

– Кусок льда.

– Гм, возможно, вы и правы.

– Я редко ошибаюсь в людях, – с неким пафосом сказал Вишняков.

– Сомневаюсь, – неожиданно ответил ему Егор.

– Что? Сомневаешься?

– Да.

– Интересно... Объясни.

– Ваше окружение говорит об этом. Один Карельский чего стоит! Подонок!

– Это в тебе ревность говорит.

– Нет, не ревность.

– А что же?

– Вам лучше знать.

– Разговор не обо мне. Чем тебе так не нравится Карельский, если ревность действительно не имеет места?

– Он из породы потенциальных предателей. Есть такая категория людей. Он хорош, пока служит сильному хозяину, но появится более сильная личность, поманит его к себе, и Карельский в момент переметнется, сдав при случае своего бывшего шефа. И сделает это с удовольствием, потому что делает подлянку тому, перед кем вынужден был стоять в свое время на задних лапках.

– А ты не такой?

– Вы мое личное дело читали, могли бы и не спрашивать.

– Да, подполковник спецназа Астафьев не из категории предателей и трусов. Это верно. Но его принципы служат ему же во вред. Ведь ты отказался бы работать на меня, предложи я тебе такой вариант?

– Отказался бы.

– Вот видишь! А Карельский служит и не бедствует, а ты кто? Нищий бывший офицер с полной грудью боевых наград канущей в небытие страны. Ну ладно. Разговор какой-то гнилой получается, а пригласил я тебя для другого.

– Ну и давайте об этом, другом.

– Я обещал тебе объяснить, в каких целях захватил тебя? Объясняю. Слушай только внимательно, ибо каждое мое слово будет напрямую касаться твоего будущего.

– А не много вы берете на себя, Дмитрий Петрович?