выглядел еще вымотаннее, чем до нашего отъезда, а из-за сигаретного дыма и подземельных сумерек мансарды светло-серые, не знавшие отдыха глаза казались совсем прозрачными, как дымка в небе.

– Михаэль, – Минотавр удовлетворенно снял с меня мерки. – Ариадна. А вот ты как раз кстати.

Фиц тут же подался к нему.

– Обержин мертв.

Минотавр и бровью не повел.

– Бывает.

Из-за его плеча показалась девушка в линялом дождевике. Он был ей так велик, что походил на туристическую палатку. Минотавр проследил за моим взглядом и хохотнул – он обладал зверским, но крайне извращенным чутьем на то, кто, зачем и на кого смотрел.

– Подглядывание в чужие окна свидетельствует о крайней степени одиночества, ребенок.

– Это дверь, – нашелся я. – Открытая дверь.

Девушка вышла на свет. У нее были тяжелые, как листы платины, белые волосы и совершенно пустое лицо. В нем ничего не привлекало, не выделялось, кроме, пожалуй, черных птичьих глаз. Но даже и они не смотрели – просто были.

Минотавр рывком расправил нейлоновый капюшон. Тень хлынула незнакомке на лицо, обращая его к полу.

– Фиц, выведи мою таинственную гостью во внутренний двор, и, – его голос недвусмысленно обострился, – спокойной ночи.

Тот встрепенулся:

– Нет, погоди, нам надо…

– Отдохнуть, – перебил Минотавр. – Ты прав. Нам всем следует хорошенько выспаться.

Фиц скользнул по мне умоляющим взглядом. Я сочувственно покачал головой. Слухи о моем влиянии на Минотавра были сильно преувеличены. Отговаривать, упрашивать, вразумлять его было все равно что стрелять по солнцу.

– Перфаворе. – Тот вздернул бровь. – Ну.

Фиц сдался и молча кивнул.

Я поглядел платиновой девушке вслед. Она казалась странной, но не более. Вероятно, она даже не была человеком, но это считалось нормальным среди Минотавровых гостей. Лишь когда вдалеке захлопнулась дверь, он устало посерьезнел и шагнул к Ариадне. Та отвела контейнер за спину.

– Почему ты не отвечал?

Минотавр пожал плечами.

– Понятия не имею, где смартфон.

– Это не так, – сказала она.

– Это не так, – согласился он.

Они смотрели друг на друга вплотную, бесстрастно. Я был уверен, что Минотавр ее передразнивал.

– Отдай контейнер, – вкрадчиво попросил он. – Или уж обнимай. А то пауза начинает быть томной.

Я вздохнул и первым зашел внутрь.

В библиографию Хемингуэя на комоде идейно вписывались две ополовиненные бутылки: односолодовый «Приятель из Бригадуна», коллекционный «Генрих Восьмой» (выпуск с Анной Болейн). Еще ведерко со льдом и графин, полный апельсиновой кожуры, – классический Минотавров натюрморт был освещен одиноким торшером в углу комнаты и парой настольных ламп, плотно обклеенных стикерами. Других источников света в мансарде не водилось.

То, что Минотавру нужен был отдых, я понял еще до отъезда. По тому, как он поставил контейнер перед нами, а нас перед фактом – заливая кофе вискарем. Не-могли-бы-вы, часок-туда-обратно, сущий-пустяк; только радиационный фон вокруг него рос пропорционально уровню алкоголя в стакане. Обычно это значило, что силы у Минотавра закончились, а предыдущий день еще нет.

– Как вам современное искусство? – поинтересовался он, закрывая дверь. – Слышал, не обошлось без перформанса.

– Как давно ты знаешь, что Обержин мертв? – спросила Ариадна.

Мы сели напротив массивного, занимавшего четверть мансарды стола, раскинувшегося красноречивой диорамой «как сложно быть главным всего (!) в тридцать пять». Он был заставлен тарелками, усыпан бумагами, завален пустыми коробками, в основном из-под еды, но среди мусора я все равно заметил «атлас». Даже с моего места на включенном планшете можно было различить карту и расстояние – в пульсирующей рамке под четырехзначным номером. Полтора метра до.

Я поднял взгляд. Он все-таки следил за нами.

Обойдя стол, Минотавр отставил контейнер к окну и с мрачным энтузиазмом поведал:

– На корпоративном празднике жизни Обержин занимал особую роль. Что-то вроде лучшего друга именинника, на которого при подаче торта упал софит. И теперь наши таксономические соседи ищут, кому предъявить счет. Кто организовывал мероприятие, зачем повесили софит, не рано ли подали торт и… погодите. Это что?

Он вернулся к контейнеру. В темно-бронзовых сумерках вмятина напоминала ожог. Минотавр провел пальцем по металлическому ребру, интуитивно повторяя ток Ариадниной крови, которой там больше не было. Но он что-то нашел. Он всегда находил. И негромко поинтересовался:

– Чье?

– Это случайность, честное слово, – ответил я.

Минотавр шумно вдохнул:

– Ариадна… Есть известная народная мудрость: на Мишу надейся – а сама ножками передвигай. Слышала о такой?

– Нет, – ответила она.

– Прекрати, – попросил я.

Он облокотился на спинку огроменного своего кресла и выразительно, мимо меня, не прекратил:

– Два года прошло. Любой бы научился справляться с сорока восьмью килограммами тощего женского тела. Или ты поощряешь его мазохистские наклонности?

– Там саннстран протаранил витрину. – Мне пришлось повысить голос. Самую малость. На пару гласных. – Без шуток. Даже я едва успел отскочить. К тому же Куница нас уже посмотрела. Все хорошо, честно. Завтра заживет.

Минотавр закатил глаза. Он ненавидел эту фразу.

– Напоминаю, очевидно, чтобы побесить самого себя. Ваши жизни принадлежат Дедалу. И мифически исцеляющее завтра тоже его. Вот почему это не оправдывает халатного отношения к телу в сегодня – тоже, кстати, чужом. Вы позволили навесить на себя жизнь другого человека – а ты даже двух, считая соседку, – и с тех пор имеете право разве что биться мизинцем о тумбочку. Раз в месяц. С письменного разрешения меня как единственного легитимного посредника. Если это понятно… понятно ведь, ребенок?! – вдруг рявкнул он, и я поспешно затупил в кеды. – …Тогда вернемся к жмурику. Итак.

Минотавр отпрянул от кресла. Оно не шелохнулось, увязнув в складках тяжелого шерстяного ковра, которыми пол в мансарде был забросан, как шкурами.

– Итак, – Минотавр прошел мимо, к комоду.

Я поддел носком отклеивающуюся пятку кроссовки и упрямо сказал:

– Он не должен был умереть.

Минотавр с треском свернул голову бутылке.

– Это даже нельзя было назвать аварией, – продолжил я, ковыряя единственную свою пару обуви. – То есть да, саннстран вынес витрину. Наделал шума. Но все не выглядело так… ну… смертельно.

Брякнул лед. В бокал знакомым звуком полился виски.

– Когда мы виделись в последний раз… – наконец сказал Минотавр за нашими спинами, – я рекомендовал Обержину не засыпать. Мог не проснуться.

– Он был чем-то болен?

– Работой. И женой – особенно с тех пор, как она стала его работой. Ученые! Ни в чем не видят меры.

– Обержин знал? – спросила Ариадна.

Я отстал от кед, поднял голову.

– Да.

Минотавр устало рухнул в кресло. Виски плеснул на ковер.

– О системе, атрибутах… – Он мрачно затер ворс ботинком. – О том, на кого по-настоящему работал. Даже о вас… Рубил по всем статьям. В Обержина долго, планомерно вкладывались, и он не жадничал, воздавая. Толковым оказался мужик. Но в последние дни многое совпало; учитывая же, что совпадений не бывает… Короче, я был бы рад, откинься он по ряду естественных причин. Но это покажет вскрытие.

– Когда его назначат? – уточнил я.

После пары глотков Минотавр сверился с часами:

– Когда его закончат, ты имел в виду? Жду звонка.

Я изумленно подался к столу:

– Это хоть в какой-то мере законно?

– Что за странные категории? Всех вскрывают. Просто некоторых –