мы двинулись дальше. Лабиринт заводил нас все глубже в свои сети. Тут вдалеке появилось хаотичное мерцание света, мы остановились и стали всматриваться в него. Нужно запомнить этот ритм вдруг это что-то значит, — думала я, глядя на это мерцание, и мы пошли ему навстречу. Кроме того, что мерцание света становилось ярче, никаких других перемен в пространстве вокруг нас не было. Нам ничего не оставалось, как продолжать свой путь. Спустя некоторое время мы вышли в большое помещение, в центре которого стояла больничная кровать, на ней широко раскрыв глаза лежала Юлия. Ее тело билось в легких конвульсиях, руки были привязаны к поручням кровати. Единственное, что на ней надето — это белая длинная рубашка. Я бросилась к ней, чтобы освободить ее руки, на меня она никак не реагировала. Что же с тобой сделали?

— Юля! Юля, смотри на меня! Мирон, у тебя есть что-нибудь, чтобы привести ее в чувство?

— С собой нет, Хозяйка. Нужно возвращаться. Сейчас мы ей ничем не поможем, ее явно накачали лекарствами, — с волнением проговорил Мирон.

Я была бессильна, Мирон прав — нужно возвращаться, добиться от Юли хоть какой-то реакции бесполезно. Мы поспешили обратно.

Первым делом, с того момента как очнулась, я набрала Анну Геннадьевну. Трубку сняли с первого же гудка:

— Я слушаю тебя, Светлана, — с легкой тревогой в голосе ответила мне представительница Совета.

— Нам необходимо встретиться, дело выглядит неважно.

— Приезжай в читальный зал — здесь нас не побеспокоят.

Не теряя времени, я поехала уже по знакомому маршруту, меня без промедлений пропустили в нужный кабинет. Несмотря на ночь на дворе, в читальном зале охрана не дремала и меня, по-видимому, ждали. Анна Геннадьевна встретила меня с явной тревогой.

— Света, не томи, — торопила меня она.

— Я видела Юлию, но где она я не знаю. Скорее всего, это какая-то лечебница для душевнобольных. Ее под завязку накачали лекарствами, она не реагирует ни на какие внешние раздражители. Единственное, что я могу сказать — ее мозг посылает какой-то сигнал. В помещении, где ее держат, мерцает свет, и он не просто мерцает, это четкий ритм. Я не сильна в азбуке Морзе, но это выглядит как сигнал бедствия — три коротких вспышки, три длинных и снова три коротких. Я думаю, она ждет помощи.

— Да, дела обстоят хуже некуда. Значит, предположения ее мужа подтвердились. Вопрос в том, кто та девушка, которая выдает себя за Юлю?

— Может, Алексей сможет принести какую-нибудь вещь этой девушки? Я могу попытаться через эту вещь попасть в ее сон, но это должна быть именно ее вещь, а не Юлии.

Моя собеседница в задумчивости стала набирать номер на телефоне, включив громкую связь:

— Алексей, доброй ночи. У меня есть для вас информация. Вы можете прямо сейчас приехать ко мне в читальный зал и захватить какую-нибудь личную вещь вашей сегодняшней жены? Вы меня понимаете?

— Да, конечно, Анна Геннадьевна. Только я сейчас за городом и смогу быть часа через три, — с волнением сказал Алексей.

— Мы подождем.

Анна Геннадьевна сама заварила крепкий чай и достала из шкафчика прочие радости из выпечки, чтобы скрасить наше ожидание. Меня распирало от любопытства — как Анна Геннадьевна стала Хранительницей нейтралитета, и отхлебнув из чашки тончайшего костяного фарфора глоток черного ароматного чая, я осторожно завела этот разговор:

— Как интересно порой складывается жизнь. Я так много времени провела в этом читальном зале пока была студенткой университета и даже предположить не могла, что это — нейтральная территория.

— Да, немногие знают об этом. Ты хочешь меня о чем-то спросить? Не стесняйся, я же вижу, как плещется любопытство в твоих глазах.

— Вы давно Хранительница нейтралитета?

— Эта история началась очень давно. Я и сама предположить не могла, что такое возможно, поскольку была комсомолкой-активисткой и абсолютно убежденной атеисткой. Родилась я в семье с такими же убеждениями и быть другой просто не могла. Мой отец занимал пост заместителя министра образования, а мама была помощником главы города по вопросам культуры. Мне с самого детства прививались современные нормы поведения и морали, и они никак не вязались с представлением о вере в Бога. Церковь я никогда не посещала, а религиозную литературу считала архаичной. Я искренне верила в идеи коммунизма и мечтала поехать на какую-нибудь студенческую стройку, чтобы приближать наше светлое будущее. В школе и институте я была отличницей, и мои родители гордились моими успехами. Мне пророчили очень успешную карьеру, пока однажды все не пошло под откос. Я помню этот день поминутно.

В то летнее июньское утро светило яркое солнце, мы с двумя моими подругами по институту, Ленкой и Наташкой, собирались в путешествие на Алтай. Это была студенческая поездка на месяц с палатками. Нас собралось двенадцать человек — мы трое, с параллельного потока еще четверо ребят, две девчонки из строительного института и трое парней с физмата. В общем, собрались лирики и физики. Нам было интересно друг с другом, мы постоянно спорили о превосходстве одних над другими, приводя различные аргументы, вычитав их в каких-нибудь научных статьях. Одним словом, вели бурную студенческую жизнь.

За сутки до отъезда к нам приехала погостить бабушка из деревни — мамина мама. Вот бабушка придерживалась устаревших для того времени взглядов. Она верила в Бога и каждое утро и на ночь читала какие-то молитвы. В ее доме в красном углу вместо портретов строителей коммунизма висели иконы Богородицы и Николая-Чудотворца. Она называла меня безбожницей, но никогда не спорила, а только потихоньку перекрестит меня в спину, думала, что я не вижу. А я громко возмущалась и горячо доказывала, что Бог — это выдумки темных непросвещенных людей. Бабушка только тихонько вздыхала и что-то бормотала себе под нос. Вот и в тот вечер у нас разгорелся спор (хотя спорила только я одна) на религиозную тему. Я до сих пор жалею, что была слишком груба с бабушкой, поскольку, это был последний раз, когда я видела ее живой. Но тогда моя горячая молодая кровь не чувствовала, что я не права. А с утра пораньше, подхватив походный рюкзак, я выпорхнула из дома с легким сердцем и отличным настроением, еще не зная, что эта поездка изменит всю мою жизнь.

Приехав на вокзал, я увидела, что почти все были уже в сборе и живо обсуждали план поездки. В этой суете время пролетело быстро, и я не заметила, как за окном городской пейзаж сменился редколесьем. Наш поезд уверенно шел на восток, «за туманом и за запахом