Угольников набрал еду на поднос и подумал: Как в школьной столовке! Тоже комплексный обед и компот. Он взял салат, чай, мясо, пару яиц и хлеб.

Сел за столик, где восседала Илона. Стал есть. Женщина ему ничего не стала говорить. Тактично молчала. Допивала воду из чистого стакана мелкими глотками. Но её глаза, как всегда, выдавали личное, тайное, сокровенное. И даже не взгляд. А нечто в глубине зрачков, какое-то нежное. Словно там цвел дивный сад.

— Ты женат? — неожиданно спросила Илона.

— Наверно. То есть официально не женат. Но я не одинок, — ответил Угольников. — Это что-то меняет?

— Нет! — Илона тряхнула кудряшками. — У нас просто путешествие. Просто знакомство с финнами. Просто музеи, магазины…

— Ты успела куда-то сходить?

— Да. Конечно. На фабрику.

— И как?

— Ели конфеты. С собой брать нельзя, там камеры и чуть ли не рентген, видят всё, что в карманах. Я ела и ела. Но даже нет возможности запить водой. Не предусмотрено. Прямо издевательство какое-то. Вот второй стакан пью. Не напьюсь никак. Завтра глаза распухнут. И ноги болеть будут…

Илона кивнула на свои полуботинки.

— Тебе тут не комфортно? — Угольников съел мясо. Огурец. И выпил сок.

— Нет, отчего же. Единственн — почти оторвалась подошва на левом сапоге. А в тапочках ходить неприлично. Пробовала отдать в мастерскую. Бесполезно: финский клей как вода, ничего не держится. Зря деньги потратила…

— Может купить что-то новое? — Угольников снова покосился на коленки Илоны: круглые, как детские шарики, розовые, уютные. Он понимал: его влечёт к этой женщине на уровне «хочу», желаю, переспал бы, отчего бы нет, курортный романчик, этакий чеховский водевиль.

— Что тут купишь? Всё дорого. Я не рассчитывала на покупки и траты. У меня ограниченное количество средств.

— Хочешь, дам взаймы? — предложил Угольников.

— Нет. Какой смысл? У нас носят шубы, шапки и валенки. Похожу на оторванной подошве. Хотя по распродажам я бы побродила…

— Пойдём. Мне всё равно надо в город. Я хочу найти улицу и дом, в котором живёт мой враг.

— Надеюсь, что мне не придётся убегать, как оглашенной от полиции? И ты не собираешься совершать нечто неприличное? — пошутила Илона.

— Убегать у тебя не получится. На каблуках и с надорванной подошвой…

Бродя по супермаркетам, обоим удалось купить несколько вещей. Илона переоделась в спортивный костюм, куртку и переобулась в кроссовки. Теперь она выглядела, как школьница перед уроком физкультуры.

— Ты красивая…

Произнёс Угольников и поцеловал Илону в щёку. Пахло ванилью от кожи. Смородинового оттенка взгляд скользнул по его лицу.

— Не надо. Это неприлично.

— Отчего же, Илоночка? — Угольников крепче сжал Илону.

— Не люблю курортные романы. Интриги…

— Напрасно.

Илона в ответ промолчала. Вскинула плечи. Но глаза, глаза говорили иное. Они соглашались. Они требовали любви. Они манили. Они вопрошали: отчего так долго нет никаких предложений?

— Пойдём ко мне в номер, — острожно приобняв Илону, произнёс Угольников.

Илона снова ничего не ответила. Словно не слышала. Словно оглохла или срочно заболела отитом.

— Но сначала давай съездим по одному адресу. Просто вызовем такси и поедем.

Илона словно отвернулась. Или Угольникову показалось, что Илона опустила голову, когда налетел ветер? Они зашли в вестибюль гостиницы. Алексей прошёл к стойке, где находился телефонный аппарат. Вежливо попросил разрешения сделать звонок.

Илона услышала:

— Missä kaupungin keskusta on?

Что означало мне надо доехать до старого города. В центр.

Они сели в такси. И тут вдруг Илону прорвало:

— Слушай, Лёша, не хочу с тобой спорить, но давай я тебе разъясню кое-что. Раньше я работала экскурсоводом. Это теперь работаю в буфете музея, который превратился в торговый центр. Так вот в Карелии было четырнадцать концлагерей, где было помещено двадцать четыре тысячи человек, там жили женщины и дети тоже. Это ужасно! Вермахт, СС, вся эта Галичина, Саласпилс бедненький…Финны не гнушались Третьего Рейха. И ни один из них не выдаст преступников нацистских, сколько бы ни бродили по улицам Хельсинки. Здесь считается: репарации выплачены, хватит бередить раны. Как-то я ездила в Военный музей Карельского перешейка, там видела пресловутый портсигар (его показывают всем экскурсантам), который сделал советский военнопленный Тимофей Ткалич из лагеря в Лохье для финского лейтенанта, обменяв на хлеб: так тогда поступали многие. Его убили выстрелом в затылок за две недели до освобождения лагеря. Была даже казнь. Выборг номер шесть — страшное место, обагрённое кровью. В лагере Наараярви в южной части Финляндии содержалось 10 000 советских военнопленных или около того, кто б их считал! Они ж русские! Так вот — почти две тысячи умерли с голода, от холода, от болезней. Вот спроси, отчего финны не выдадут преступников, издевающихся над узниками концлагеря? Все лишь пожимают плечами. Президент этой страны, где мы сейчас разъезжаем на такси, отделался вежливым кивком. А вот деревья, где были люди, посажены вновь в тех местах, где текла кровь. Мне повезло: мои родные, кто воевал, все живы. Мои родные, кто работал в тылу, простые люди. Бабки, тётки. А что происходит сейчас, ты думал? Это способ замолчать. Вежливо отстраниться от расследований. Вроде как неудобно. Вроде как надо налаживать дружбу всех пролетариев. И знаешь, что я тебе скажу: все равно это прорвётся. Всё закончится, мы не будем ездить сюда в скором будущем. Лет через двадцать. Ибо всё равно ментально финны — отчасти нормандцы, и у них в крови на русских идти войной. Любой — экономической, интеллектуальной, электронной. Смотри, как у нас в России быстро разрушаются основы. Заводы. Фабрики. Скоро музеи закроют и библиотеки. На нас нашлют беды, мор, болезни. Вот увидишь!

Угольников с интересом смотрел на Илону. Очень интеллектуальная барышня. Начитанная. Милая.

— Тебе бы в Госдуме работать! — парировал Угольников.

Такси остановилась возле площади. Таксист показал жестами, что дальше нельзя ехать.

Угольников расплатился. Но также жестами попросил таксиста никуда не уезжать, пообещав, что он и Илона вернутся через пару часов. Таксист кивнул.

— Ты уверен, что тебя дождётся этот горячий финский парень? Что не обманет?

— Я захватил разговорник. Прорвёмся, Илоночка!

— А ты знаешь, что в Контула, Мюллюпуро, Меллунмяки, Вуоосаари, Тиккурила, Хакунила, Койвукуля, Корсо, Мюрмяки, Мартинлааксо ночью ходить не рекомендуют?

— Это Эспоон кескус. И это не Вантаа. Днём здесь красиво. И ночью нормально. Сейчас ещё вечер.

— Что ты ищешь? Кого? И отчего не поинтересовался в консульстве о том человеке, которого ищешь?

— Я интересовался. В Москве мне ответили, что мир, дружба, жвачка. Бесполезно швыряться в архивах. Ныть. И что мой дед погиб от рук банды Микулы Гунько.

— Значит, ты ищешь этого Микулу?