героя тут же погибают, один из них – жертва, другой – палач. Мне кажется, что ситуация настолько наглядна, что не нуждается в дополнительном комментарии. Но рефлексией на тему «Брата» и «Брата 2» дело не ограничивается. Сегодня мы можем сопоставить «Жмурки» с другими его картинами. Никто не будет спорить, что самый личный, персональный, пронзительный фильм Балабанова – это его последняя картина «Я тоже хочу». Параллели «Я тоже хочу» с «Жмурками» совершенно очевидны. Это два фильма на тему «все умерли», это две картины в творчестве Балабанова, лейтмотив которых – смерть. Уже поэтому относиться к «Жмуркам» столь легкомысленно мне кажется неверным.

И, наконец, третий пункт. «Жмурки» стоят особняком в фильмографии Балабанова неслучайно: это единственная в творчестве Балабанова комедия. Все мы знаем, какое у него было блестящее чувство юмора, но ни одна картина, кроме «Жмурок», не квалифицировалась как комедия. После «Жмурок» Балабанов начинает цикл «жанровых» картин: через год выйдет еще одна картина по чужому сценарию – мелодрама «Мне не больно», затем – «Груз 200», который многие справедливо сравнивают с фильмами ужасов.

Болезненно, но необходимо помнить о том, как складывалась в первой половине нулевых личная история Балабанова. После удачного фильма «Война» он пережил череду чудовищных личных катастроф. Сначала в Кармадонском ущелье погиб Сергей Бодров-младший и его съемочная группа, состоявшая из людей, чрезвычайно близких Балабанову. На съемках «Реки» разбилась насмерть актриса Туйара Свинобоева. Над режиссером словно нависло «проклятие». «Поверхностные» «Жмурки», которые Балабанов снимает после драматичного трехлетнего перерыва, – это фильм о смерти, где практически все герои погибают. Скажу банальность, которая не перестает от этого быть справедливой: смех – один из самых эффективных способов преодоления боли, известных человечеству. И считать этот смех только сатирой, только пародией, только игрой в жанр невозможно. Название следующего, сделанного почти одновременно с «Жмурками» фильма «Мне не больно» иронично, как магриттовская «Это не трубка»: понятно, что героям именно больно, и весь фильм о боли, которую приносят любовь и утрата. «Жмурки» – тоже попытка сказать вслух: «Мне не больно!», фильм, где никого не жалко и нет сантиментов, напрямую свидетельствует о той глубокой боли, которую испытывает автор.

«Жмурки» кажутся мне ответом на вопрос, который часто задают, заводя речь о Балабанове: как соотносятся два полюса – авторский, специфический мир Балабанова и та реальность, которую всегда отражал Балабанов. В «Жмурках» ее восприняли почти буквально, назвав фильм точной летописью того, что примерно происходило в провинции (снят фильм в Нижнем Новгороде) в пресловутые «лихие девяностые». Примерно в том же ключе «Я тоже хочу» сам Балабанов называл примером фантастического реализма. В известном смысле это оксюморон, но в то же время в фильме действительно есть как абсолютная реальность, так и фантастика, преувеличение, гротеск. Главный вопрос, который формулирует вступление «Жмурок», – это вопрос о курице и яйце: кто виноват, что девяностые были такие и из них выросли такие нулевые? Экономический и политический климат в стране? Или кинематограф, который всегда – а особенно в 1990-е – был в России больше, чем просто способ развлечения? Он продолжал быть чем-то большим даже когда была разрушена система проката. Даже когда условные цифры прокатных сборов были очень маленькими, такие фильмы, как «Брат» и «Брат 2», видели абсолютно все – страна смотрела видео. Считается, что в 1990-х кинематограф ни на кого и ни на что не влиял. Если верить фильму «Жмурки», это не так.

Этот фильм – не только летопись страны в 1990-е годы. Это летопись российского кинематографа 1990-х, это рассказ о травме российского кинематографа и о том, что этот кинематограф нам сообщил. Каждый персонаж фильма, на роль которого взят неслучайный актер, – сообщение. И неслучайно каждый из них очень недолго присутствует на экране и чаще всего страшным, кровавым образом умирает. С ними расправляется автор. Ведь весь сюжет – это лекция, а значит, некий дидактический текст о том, как поступать нельзя.

Мы видим Саймона, которого играет Дмитрий Дюжев, и тут же понимаем, что речь идет не только о «Брате», но и, например, о «Бригаде», где Дюжев сыграл Космоса. «Бригада» – важнейший этап в ментальной истории новейшей России и ее кинематографа. Двусмысленность, комиксовость, пародийность «Брата» и «Брата 2» сменяется чистой романтикой криминальной жизни, усугубленной «Бумером» и другими фильмами. Интересно, что такая пародийность может и не вступать в конфликт с романтизацией, как это происходит в серии фильмов «Антикиллер».

Рядом с Саймоном существует партнер Сережа, сыгранный Алексеем Паниным. Это классический русский дуэт – западник и славянофил. Сережа хорошо демонстрирует первичное постсоветское представление о том, что такое быть русским: одной рукой он крестится на ближайшую церковь, другой рукой вынимает ствол, а под мышкой держит папку, в которой у него якобы какие-то документы, а на самом деле стальной лист, который должен защищать его от пуль (цитата из классического фильма Серджио Леоне «За пригоршню долларов»). В него он верит гораздо больше, чем в свой пистолет или крестное знамение.

Есть персонаж, сыгранный Виктором Сухоруковым, емко совмещающий идентичность милиционера и бандита. Есть сыгранный Сергеем Маковецким бандит с невероятной челкой; это лидер небольшой группировки. Маковецкий стал звездой в 1990-х годах, после роли интеллигента, который тянется к оружию, в «Макарове» Хотиненко.

Есть два «интеллигентских» типажа: архитектор, сыгранный Андреем Паниным, и доктор, которого играет Алексей Серебряков. Панин – человек, который рядом с новой реальностью теряет дар речи (он в фильме заикается все время); он лишен всего, даже своей профессии – даже камин, который он построил, не работает. А в образе «доктора» Балабанов, мне кажется, предвосхитил образ Уолтера Уайта из «Во все тяжкие» – гениального химика, превратившегося в профессионального варщика.

Есть актер Юрий Степанов, который играет бандита, который теперь ходит в костюме и работает в Москве (такими же станут два центральных героя в финальной сцене). Уже в этой сцене Балабанов показывает органическую связь власти и криминала. Еще есть Григорий Сиятвинда, играющий так называемого эфиопа, – это великолепный образ новейшей ксенофобии, появившейся в многонациональном государстве. Образ Никиты Михалкова, пахана, с татуировкой «СССР» через всю грудь, я думаю, даже не стоит комментировать. Автопародия это или автопортрет? В российском кино 1990-х был только один режиссер, который мог получить Гран-при в Каннах, «Оскар» и бюджет (выпущенный в 1998-м «Сибирский цирюльник» через год стал самым дорогим проектом в истории постсоветского кино). Самая интеллектуальная актриса и сценаристка 1990-х годов – Рената Литвинова – замечательно показывает роль женщины в российском обществе и в российском кино. У нее потрясающая прическа и потрясающей длины юбка: ее героиня – официантка и секретарша – вписана в ролевые модели дешевого эротического кино 1980-х, которое смотрели посетители видеосалонов.

Ну и конечно, гениальный в своей лапидарности образ, воплощенный Александром Башировым, которого мы видим в самом начале с заклеенным ртом. Ему так и не дают сказать ни одного слова, после чего убивают, причем случайно. Этот персонаж, разумеется, – простой народ.

Черты, которые присущи абсолютно всем персонажам фильма «Жмурки» – карьеризм, алчность, лень, – в равной степени характеризуют как наш социум, так и российский кинематограф 1990-х. В гроб