— Опять поголове получил?— констатировал он.— Позорище!

Его голос вгонял вдрожь, так голос Каа действовал набандерлогов. Ожили, закопошились, заскулили детские страхи, сковали руки иноги, ноянашел всебе силы ухмыльнуться.

— Ошибаешься. Подрался, да. Русакову сломал руку, Землянскому— нос. Наверное, тебе скоро обэтом донесут.

— Врешь ведь,— скептически улыбнулся отец.

— Тыведь хочешь, чтобы изменя вырос настоящий мужик? Ноготов литыпожинать плоды? Двум альфа-самцам под одной крышей будет тесно.

Ядумал, онначнет орать имахать кулаками, ногубы отца растянулись вхищной ухмылке, онудовлетворенно кивнул.

— Хорошо, если так.

Изкухни потянуло горелым. Отец зашагал туда игаркнул:

— Ольга! Анусюда, быстро! Это что такое⁈

Изванной вылетела испуганная мама, метнулась вкухню, закрыла засобой дверь. Донесся возмущенный голос отца:

— Тыведь сидишь дома! Насамом жеделе недома, анамоей шее! Занеделю яединственный раз пришел домой пообедать, ивынужден давиться горелым омлетом? Ивообще, почему омлет, когда явчера принес зайца?..

Слушать его ругань янестал, скинул кеды ивошел вкомнату, где жили мысБорькой. Моя кровать стояла справа, Борькина— слева. Чтобы попасть вродительскую спальню, нужно было пройти сквозь нашу комнату, где настаром комоде царил телевизор «Янтарь»— еще ламповый, ноцветной, свыпуклым кинескопом.

Вечерами все рассаживались намоей кровати исмотрели что-нибудь интересное. Причем что интересное, ачто нет, решал отец. Письменный стол был один— сразу заБорькиной кроватью. Уроки мытам делали поочереди. Два верхних выдвижных ящика были моими, два нижних— его.

Наташке повезло меньше всех. Отец решил, что девушке неподобает жить вкомнате сдвумя мальчишками, потому она спала накухне нараскладном кресле, абелье складывала впакеты исовала под него.

Вквартире имелся крошечный балкон, причем застекленный, хотя былетом Наташку можно было быпоселить туда. Новыход набалкон лишь изродительской спальни, потому там стоял шкаф, закрывающийся назамок, где отец хранил двустволку, браконьерский обрез, порох, капсюли, латунные гильзы, свинец, дробь, которую мысами отливали, ипрочие причиндалы для охоты.

Яподошел кстолу. Посмотрел наплакат сРэмбо. Мой с«Киссами» отец содрал— дескать нечего тут сатанистам делать, что замода такая! Плакаты стоили дорого, иБорька таскал журнал «Ровесник» изшкольной библиотеки иперерисовывал рок-вокалистов, унего ихцелая коллекция была. Ивообще убратца талант художника, нонемужское это дело, иотец вколачивал внего идею поступления вшколу милиции.

Раньше рядом сРэмбо висела грудастая Сандра, оседлавшая стул. Отец невозражал против красивой женщины настене, нотут уже уперлась мама.

Вобщем, квартира унас унылая итесная, как СИЗО, имне тут еще три года срок мотать. Правда, есть восемь соток земли вдачном кооперативе влесу под горой. Неплохо бытам сарайчик соорудить, чтобы сбегать туда хотя былетом, атоможно сума сойти, отвык яоттаких условий. Аесли по-хорошему,— поставить там капитальный дом ивоплотить мечту мою, Борьки иНаташи: чтобы каждому— покомнате.

Надо подумать, как это провернуть. Иеще надо маму сбабушкой помирить, бабушка— самая адекватная всемье.

Размечтавшись, яуселся насвою продавленную кровать инаавтомате принялся искать пульт оттелевизора. Чертыхнулся. Какой пульт? Телек-то допотопный, кнему даже видик неподключить. Для видика пал секам нужен. Надо же, какое слово помню! Правда, толком незнаю, что это зазверь.

Исотовых нет. Интернета, привычного ноутбука, даипростого телефона! Онвнашем подъезде убабы Вали ивредных Стрельцовых, что живут под нами. Или договаривайся ссоседями или поезжай вгород напереговорный пункт.

Офигеть, сколько всего произошло закаких-то тридцать лет! Сколько появилось казалось бынезаметных бытовых мелочей, которые здорово облегчают жизнь.

Как теперь без Интернета⁈ Абез сотовых? Буду, как лох, спейджером ходить, даивнем какой смысл, когда ниукого ихнет?

А, плевать! Яживой имолодой! Уменя вся жизнь впереди испина заболит еще нескоро! Правда, дольше сорока шести янепроживу, новедь тридцать подарочных лет— это чертовски много!

Яподошел ктелевизору. Рука сама потянулась ккнопке справа наверху. Щелк! Ничего неслучилось. Япочесал голову, вспоминая, анесломан лионвэтот период времени.

— Ха-ха, нуидурак!— донесся сзади звонкий женский голосок, яобернулся иувидел Наташку.— Врозетку включить непробовал?

Телевизор приравнивался ксвященному объекту. Помню, было мне лет семь, когда насмену черно-белому «Рекорду» пришел цветной «Янтарь». Как мырадовались!

Потому было кощунственно совать розетку всеть, где скакало напряжение, ителек включался через стабилизатор напряжения, размещенный наподоконнике.

Наташка стояла подбоченясь, всобственноручно перешитой маминой блузке икороткой джинсовой юбке. Вспомнить бы, вдевяносто третьем— еще варенки или уже джинса?

Моя злопастная сестрица, змея подколодная. Тонкая звонкая брюнеточка сяркими отприроды губами-вишенками иглазищами, как уОдри Хепберн.

Вдетстве мывраждовали идаже дрались, ясчитал еенесносной язвой, она меня— навсю голову затянутым занудой. Впрочем, теперь яотлично понимал природу ееагрессии ипонимал, почему она издома сбегала ичудила.

— Какая жетыкрасивая, Наташка,— сказал ято, что хотел вэтот момент.

Отнеожиданности она ажзакашлялась. Ниоскорблений, ниподколок смоей стороны— всамом деле, что это снашим кроликом-занудой?

— Тысдуба непадал, нет?

— Дане, сижу прочно.

Она прищурилась.

— Иправда, что тыЗяме нос сломал?

Япожал плечами.

— Нусломал— ичто? Меня непосадят. Ему вментовку стучать западло.

Она подошла иприложила ладонь кмоему лбу, заглянула влицо.

— Павлик, это точно ты? Тынеболен? Втебя никто невселился… Аэто что?— Она потрогала спрятавшуюся вволосах шишку.— Побашке настучали? Тогда понятно. Вментовку-то Зяме западло, нотебе этого непростят. Ихмного, атыодин.

— Ипох. Что мне сделают какие-то…— наязыке вертелось «малолетки», ноясказал другое:— мелкие гопники.

Насамом деле еще как сделают, ведь против лома нет приема, как ипротив ножичка под ребро, ночто такое Зяма сРусей нафоне ядерного взрыва? Или— нафоне залегшего впосадке вражеского снайпера, который тебя пасет? Все угрозы этого мира казались милыми иламповыми.

Явзял сестру под руку.

— Давай выйдем, разговор есть.

— Лапы убрал! Тут иговори.— Она отступила надва шага.— Ивообще тыстранный, ятебя боюсь. Вдруг…

— Имя мне— Легион,— проскрежетал я, потянулся кней, клацнул зубами исказал уже нормальным голосом:— Тут лишние уши.