Она напряжённо слушала его, но он молчал. Он смотрел вниз, и она не могла видеть выражения его лица. Наконец он снова заговорил:

— Когда мы расстались… я тогда твёрдо сказал себе: этого нет в моей жизни. Нет вообще. И никогда не будет. Мне это не нужно, даже противно. Так я себе сказал. И этого не стало. Вообще, напрочь не стало. Я не знаю, понимаешь ли ты меня.

Она, кажется, понимала. Она знала по опыту, что значит сила мысли и как она формирует действительность. Он меж тем продолжал, всё так же глядя в пол.

— В общем, Парасенька… — продолжил он с усилием. — Эта сторона жизни для меня закрылась. Давно, очень давно. Я люблю тебя, моя бесценная девочка. Ты безмерно дорога мне, ты солнце, свет моей жизни, моя прекрасная дама, моё сказочное воспоминание, но… это невозможно. Словом, не надо мучить себя и меня. Прошу тебя, не надо. Я далеко не то, что ты обо мне помнишь. Ни молодости, ни здоровья — ничего не осталось. Ровно ничего. Я рад, что сказал тебе это. Чтоб не было иллюзий. И вообще… тебе, вероятно, надо быть дома. Уже поздно, — закончил он едва слышно.

Он стоял, не шевелясь. Он как-то мгновенно постарел. Высохший, седой, морщинистый старик. Худоба его не стильная, а какая-то измочаленная — как она сразу не заметила? Она — гораздо моложавее, хотя всего двумя годами младше. И всё же никогда ни к кому не тянуло её сильнее, чем к нему. Да, по правде сказать, ни к кому её никогда и не тянуло, кроме него.

— Я тоже не та, которую ты помнишь, — проговорила она. — Но всё же я хочу, очень хочу прижаться к тебе.

И совсем жалобно:

— Чёртушка, родной, я столько лет тосковала о тебе. Давай проведём эту ночь вместе. Не надо мне никакого секса, всех этих глупостей, честное слово, не надо. Мне нужен ты. Неужели не понимаешь?

Он напряжённо смотрел на неё. Что-то в нём происходило. Наконец заговорил с усилием.

— Парасенька, но ведь это невозможно. У тебя семья, моя девочка, тебе надо домой.

— Хочешь, я сию минуту позвоню мужу и скажу всё как есть? — произнесла она отчаянно.

Богдан вышел из своего угла и присел рядом с ней. Обнял её за плечи, поцеловал в голову.

— Бедная моя девочка… Хорошо, мы всё сделаем, как ты хочешь. Но, сколь я понимаю, нужен двухместный номер. Сейчас я этим займусь. А ты позвони домой и… соври что-нибудь что ли… Господи, как всё это… — он болезненно поморщился. — Я сейчас вернусь.

Она позвонила Машке и радостно прощебетала, что встретила однокурсницу, они заболтались и Прасковья заночует у неё.

Гасан в отъезде, на родине. Слава Богу, у них не принято перезваниваться без практической надобности.

Вдруг ей показалось, что Богдан не придёт никогда. Он сбежал от неё. А может, померещился ей. Зачем она сидит поздним вечером в гостиничном номере? Надо немедленно уйти отсюда. Да, нужно уйти. Она сунулась в прихожую, чтобы надеть шубу.

4

В этот самый момент появился Богдан со служителем. Служитель понадобился, чтобы перенести его чемодан в другой номер: господа постояльцы тут не перемещают свой багаж самостоятельно. Служитель поставил маленький полосатый чемодан Богдана на элегантную тележку и покатил её по коридору. Богдан снова обнял её за плечи и, принуждённо засмеявшись, проговорил:

— На рецепции, вероятно, приняли меня за умелого ловеласа: едва приехал — и уже подцепил даму.

— Притом явно не профессионалку: профессионалок такого преклонного возраста не бывает, — отозвалась Прасковья.

— Я думаю, своих профессионалок они знают. А тебя наверняка уже зафиксировали. Федеральный министр ночует в гостиничном номере с заезжим австралийцем. Такое не каждый день случается.

— Почему австралийцем? — удивилась Прасковья.

— Паспорт у меня австралийский. Country-side Commonwealth[1], как дразнился мой давний одноклассник. В этой гостинице я австралиец. Говорю с ними исключительно по-английски: это дисциплинирует персонал. — В его интонации прозвучало что-то неожиданно колониальное.

В новом номере стояла громадная кровать king-size. Прасковье стало страшно. Он тоже смотрел на это нагло раскинувшееся посреди комнаты ложе с опаской.

Она подошла к Богдану вплотную и обняла за шею, потёрлась щекой о щёку.

— Чёртушка…

Ей было непонятно, что дальше.

Наконец взяла себя в руки: она сама хотела провести с ним ночь — значит, надо провести. Вот кровать, вот ночь. Ты этого хотела? Не этого? Думать надо было раньше.

— Кто первый идёт в ванную? — спросила бодро, каким-то пионервожатским тоном.

— Давай я, — ответил он бесцветно.

Она тем временем сняла жакет, уличные сапожки, надела гостиничные тапочки, сразу потеряв сантиметра четыре роста. Посмотрела на телефоне своё расписание на завтра. Конференция с китайцами «Уроки площади Тяньаньмэнь и Новой площади». Именно там, на Новой площади в тот жутко-памятный день собралась густая угрожающая толпа, а потом нежданно-негаданно организованно разошлась восвояси.

Совершенно выветрилась из сознания эта конференция, а ведь она — один из главных спикеров, пардон, докладчиков. Сейчас слово «спикер» отменили: если есть соответствующее русское слово запрещено использовать иностранное; по крайней мере, в СМИ и в официальном обиходе. Так вот она — один из важнейших докладчиков — как автор книжки про те события, ну и, вообще, как заметная фигура. Ладно, конференция в час, утром успеет подготовиться. Говорят, Луначарский умел выступать на любую тему, в том числе такую, о которой узнал в машине по дороге в то место, где был назначен его доклад. И всегда выступал блестяще, и имел бурный успех. Прасковья — человек не блестящий: ей надо готовиться, хотя бы немного. Единственное её сходство с Луначарским и одновременно отличие от современных политиков и начальников в том, что она никогда не пользуется текстами, написанными референтами. «Если мне есть, что сказать — говорю, нет — молчу. А шпаргалками я не пользовалась даже в школе». Эта мысль, высказанная в давнем интервью, помнится, вызвала раздражение многих её коллег.

Из ванной вышел Богдан в гостиничном махровом халате.

— Завтра будет российско-китайская конференция про уроки Тяньаньмэнь и Новой площади — представляешь? — обратилась она к нему, словно это имело какое-то значение.

— Угу, — отозвался он равнодушно. — Они меня даже, представь себе, пригласили как австралийского специалиста по речевому воздействию, и я зарегистрировался. Там есть секция уж не помню, чего, каких-то там слоганов и кричалок что ли… Но вряд ли поеду.

— Почему? — удивилась она.

— А зачем? — поморщился он. — Не могу же я им рассказать, как было на самом деле, а переливать из пустого в