помню, как на финиш прибегаешь,

А там блюёшь…

Не зря я это вспомнил.

Чтоб ты перевернулся, финиш!

Мне сам процесс приятен много больше:

Ведь впереди всё время что-то есть – и всё в порядке…?

В то время я уже давно работал в ТЮЗе –

Так стал я назвать один театр,

В котором дети, взрослые на равных -

Актёры… Помню был смешной оркестр

И мы всегда шутились с дирижером…

Теперь он в Мексике:

Там дочка и жена –

Мариночка – прекрасное создание…

Однако, я в оркестре не играл:

Меня тогда всё увлекала сцена…

Но суть не в этом. Вот такой театр,

Где видят грязь и блядство взрослых дети.

Не понимают, не вникают,

Но ведь – губки…способны впитывать,

А что, зачем – не важно…

Когда в кулисе «трогают» актриску,

Когда на сцене пляшет дядя-пидор,

Когда «разит» герой, когда всё курит,

И разговоры пошлые до тошноты….

Цинизм искусства… Дети понимали

И вырастали – становилось страшно…

Работал я тогда весёлым парнем.

ЗАВПОСТ – так называлась эта должность…

ЗАВПОСТ приходит на пустую сцену

И делает с ней всё, чтоб был спектакль.

Потом все видят города, квартиры –

Всё то, что нужно вам и режиссёру.

После спектакля всё опять исчезнет:

ЗАВПОСТ очистит пройденную сцену –

Он – чистильщик…

Мне нравилась работа

До поры…

Я поначалу воевал с неправильностью жизни театральной.

Учил всех жить и защищал от всех детей…

Потом испортился. Но это всё потом…

Хотелось бы, однако, суть отметить

Этого «потом»:

Я ж всё боролся – тут на ум мне поговорка

Приходит

Одна, но не «за что боролся»,

А «с чем» – «на то и напоролся»…

С развратом борешься – отведай-ка разврата,

Курить бросаешь – на-ка – напрягись!

В таком ключе всё с правильностью жизни.

(Я ненавижу это слово – «правильность»!)

Невольно вспоминаешь про Мурада,

Который говорил мне «не воюй»,

Но до сих пор считаю я, что надо

Сильнее быть, быть сильным! –

М-да… Мальчишка…

Довольно отступлений! Ближе к Телу!

К четвёртой дате подхожу я жизни…

Она, а с ней мой третий День Рожденья

Случились в ночь на праздник Первомайский –

День панибратской солидарности в труде –

Теперь он, кажется, о чём-то про весну -

По мне же он – мой третий День Рожденья.

…Ночная монтировка – я на сцене,

Нажравшийся, натрахавшийся в душу:

Театр…

Птица шить изволит! Все сюда!

Ну что мир?! Съел?!

Мне можно всё и некого бояться!

И мне НЕ СТРАШНО! Слышишь?!

Съел меня?!

–…Ну…Если просишь – на, – ответил мир,

И мне пробило голову дорогой –

Конструкция такая, на которой

Подвешен занавес на высоте семь метров –

Железная конкретная труба.

Я потерял сознание, увидел,

Как надо мною хлопают драконы,

Меня с тех пор они поныне

Не оставляют…

Кровищи лужа, доктор скорой,

Нашатырь…

Я встал и двинулся в машину на носилки…

«Ты допросился», – хлопали драконы.

«Бог снова спас… Зачем-то снова спас», -

Так думал я, потом сказал: «Подохни, Птица!»

И набирал уже в растерянности номер

Её… Она меня ещё спасала

И вытирала кровь с дурацкой головы

В бомжатнике приёмного покоя,

Слезами за меня и вместо

Меня… Послушно в лужу крови…

Подохла Птица и эмоции ушли.

Осталась пустота…

В ней не бывает радости: лишь боль…

Моя. Другая вся исчезла.

Побитый молчаливый человечек

Смотрел куда-то в пол,

Пытаясь всё забыть, и за руку держался

Её… Она спасала и держала…

А мир хотел добить и добивал,

На правильность дурацкую сажая…

Я девушку почти не замечал,

Пройдя на вдохе пару операций.

Она со мной сидела и ходила…

Я из наркозов матом выходил

И думал лишь, что музыка ушла,

Что голову забрили,

(Ведь я всегда боялся без перьев птиц…

За волосы… когда забрился в клубах, понял:

Ведь не зря. В них сила, сила Птицы в перьях.

Самсон, короче. Птица сдохла! Сдохла!)

Что пить нельзя, что первая жена и дочь страдают,

Что сгинет мой союз…

Дурак…

Про Бога и Её совсем не думал.

К нему не шёл, она же всё спасала…

Пока однажды я её не попросил,

Задумав «правильно» к жене вернуться первой…

Я попросил: «Оставь меня в покое!».

Ну как?

Напоминает другую просьбу?

И вот… ОНА ушла…

А я совсем один остался:

Ни её, ни Бога…

(Родителей я не тревожил в принципе.)

Лишь правильность, которой подтереться…

(Потом подтёрся.

Я теперь не знаю, что это за слово

«Правильность»…)

Как обманулся, глупый…

Мир обманул…

Он снова побеждал…

А может быть не мир? (Его хозяин?

*улыбается.)

Конечно, я обратно побежал.

Любовь терять нельзя…

«Люблю… Люблю…»

Но было поздно. Видимо кого-нибудь нашла…

Я потерял…

…И тут пришел припадок.

С пробитой головой не повоюешь.

Я к доктору – угроза эпилепсии…

Издец. А все ключи то у неё…

Второй припадок.

Страшно, страшно, страшно, страшно…

Что рассказать вам про припадок, если

Вы не испытывали это никогда?

Тут лучше всё расскажет Достоевский…

Я думаю сейчас: мой бедный мальчик,

За что ты умудрился удержаться?

Мне трудно написать про это время

Всё это, как допрос у психиатра,

Но я попробую…

Я снова оказался

В том месте, где никто помочь не сможет.

«Ты в нём ОДИН, ты в нём совсем один…»

Любое чувство и эмоция

Тут вызывает лишь истерику с припадком.

Нельзя послушать музыку,

Читать (эмоция и чувства)…

И думать, разговаривать о жизни

С душой – НЕЛЬЗЯ.

Иначе – приступ на балконе, на улице

Везде

В соплях и слёзках…

Здесь всё время страшно…

Всё время…

«Всё забери. Вот музыка, стихи мои,

Всё то, что делал и писал и напишу.

Верни мне только девушку обратно.

Любовь верни. Ведь у неё ключи…» -

Я с этим к Богу начал обращаться. Просить…

Вот тут бы размышлять про «баш на баш».

С кем заключил тогда я договор?

Бог повернул мне девушку обратно,

Но только без ключей…

А то, что я писал – тю-тю-ля-ля…

Бог?

Чтоб ты перевернулось слово «просьба»!

«Сами найдут! Сами предложат» – всё в порядке!

Просить не надо из припадка: надо верить.

Она как будто бы была со мной…

Но в расстояньях… Понял я, что смысла нет

И ей со мной напряжно и хреново.

Что не поможет мне она ничем,

Что ей с собою надо было разбираться,

Сращиваться…

И всем

Кого я до тех пор наприручал вокруг

Лишь больно от меня…

И мне…

«Нам нужен Help! А ты молчишь – пропал!» -

Стучались в двери детки