Там суицид, пусть даже медленный,

Но всё же…

Кто здесь поможет? Только Бог поможет…» -

Подумал я, когда прошло пол года

(Когда сломался ключик мой «Не думай!»).

Обратно к телу. В то лихое время

Мы, как обычно, за бутылкой коньяка

Пересеклись с союзником далёким.

Эмоциум с эмоциумом рядом

Сидели на Фонтанке в кабаке

И девушки послушно улыбались

На шутки, отпускаемые нами,

Подслушивали наши разговоры

И удивлялись пафосу общенья…

Уставшим был совсем мой брат писатель,

Нажравшийся чужих эмоций, боли…

Как повелось, мы стали говорить о смысле,

О сути, информацией меняясь…

Он, как Эмоциум, конечно, жил по Сартру,

Взяв компромисс в семье – таки остаться,

Но отрываться в отжиге по полной…

Об этом отжиге мы с ним и говорили,

Понять пытаясь, как мы оказались

В подобной жопе, где все пляшут и усталость

Вокруг… Где шьём мы и синячим,

Где сумасшествие зовётся оптимизмом

Людьми из тех, кто смотрит наши игры.

Вокруг стояла средняя весна

И пахло корюшкой, одетой огурцами…

Светило солнце – наш любимый друг…

И мы тихонько думали о Боге…

Одни из тех, кому был просто нужен зритель.

И надо его взять, чтоб ни случилось.

И функцию сработать… Где тут счастье?

Сработать функцию? А что – нельзя без мяса?!

Играл Жамироквай –

Когда он двигается, с ним танцует мир…

И, может быть, публичность – это выход?

Тем днём попал я на концерт Колибри:

Увидеть своё будущее в Ире –

Эмоциум, добравшийся до края –

В истерике с соплями на концерте,

Нажравшись в хлам, обмениваясь с залом

Своим кошмаром на их радость и движенье,

Не видя никого, кроме себя –

На всех насрать. Одна. Совсем одна…

Из маленьких трагедий в стиле рок…

Куда в то лето ехал Виктор Цой?..

И кто тут спасся? Костя Кинчев? Петр Мамонов?

Должна ведь где-то быть моя дорога…

Не знаю… Роллинг Стоунз с Агатой Кристи:

На иглу? Она всегда готова.

Очень пахло суицидом…

В то время, зажигая в своей синьке,

Я начал слушать музыку, смотреть, читать

И прочее, что запрещал мне некий ключ –

Контроль ослаб – мой ключ сломался…

Так страх и боль мои, во мне лишь заключенные

Полезли из меня – порвалось Я…

И мир, конечно же, меня заметил –

Он тормознул мне музыку и книгу,

Которых так хотел я опубличить

И начал мне подкидывать расклады:

«Ты продолжай лететь! Лети не бойся!»

Я помню, как рванул в Москву на зеркала

С дорожными просветами снежочка…

Тут я уж вспомнил прошлое по полной…

То прошлое, где страшно, страшно, страшно…

Но шла игра…

Союзник, девушка, рассказы, дочка…

Музыка в наушниках и «Кто на базе?»…

Забавный эпизод сейчас припомнил:

Тогда в Москве я как-то очутился

В какой – то незнакомой мне квартире.

Был за столом забавный человечек – поэт…

Вокруг бухали – он вещал:

«…а только там был первым,

Где водкой всех поить напропалую,

С цыганами плясать лихие песни,

Да с проститутками, бандосами вгонять

Кромольщину в беседу…

Тоже мне Есенин, блядь!

Писал бы ты, как этот, бля, Есенин!

А то сейчас посмотришь – просто тошно!

Наш современный Пушкин пишет так:

«О лето жаркое, любил бы я тебя,

Когда б ни зной да пыль,

Да комары да мухи, БЛЯ!»

Без БЛЯ теперь никто не обойдется!

А я вам так скажу: раз ты, мудак,

Без грязи с матом обойтись не можешь,

То лучше и не лезь тогда писать!..»

Я оценил: почти что про меня…

Довольно эпизодов! Снова к телу.

Проблема – заключенные во мне напряги

Поперли в сопли, реагируя на всё…

Я слушал музыку – текли навылет слёзы…

Я, начитавшись «Голубя в Сантьяго»

Бесстыдно плакал на ступеньках ТЮЗа…

Вокруг метались пьяные драконы…

Где Я, где Птица?

Страшно, страшно, страшно, страшно…

Запой… И пахнет в воздухе припадком…

Сейчас бы крикнуть: «Помогите, люди!

Мне страшно!» Здесь никто помочь не может.

Все лишь смотрели тупо на меня…

На вылет… Пьяной нотой движется Московский…

Как синяки топырят свой мизинец,

Вливая жизнь в гортань бутылкой пива?

(Собратьям-монтировщикам – привет!)

Вы видели? Вы знаете? Я знаю…

Как утром говорит тебе твой голос:

Не напрягайся! Это всё не страшно!

Ведь ты не алкоголик, сам же знаешь!

Чтоб было легче выпей, и – в завязку.

Дай себе слово, что не будешь больше,

А просто выйдешь бодрым из похмелья…

Припоминаю я всё тот же голос,

Который говорил мне: всё в порядке.

Ведь ты не наркоман…

Я понимал, что Птица победила

Опять… Конечно, ей не нужен был союзник,

Ну, разве, чтобы в силе появиться.

Я помню детские угрозы, слёзы, позы,

Так долго и мучительно по мясу…

Не вырезал: игра то продолжалась!

Я понял: надо думать! Думай! Думай!

Смотри, что тут творится! Всем же больно!

И сам ползёшь в свой Птичий суицид.

Так поломал я сам свой первый ключ.

Но толку что? Как выйти из игры,

Когда всё пляшет, пляшут все вокруг?

– Эмоциум мой, где твоя победа?

Где плачет твоя мама у могилы?

Давай закончим, выключим игру?

– Но я жила! Жила и были силы!

– Любила? Здесь никто не побеждает!

Бог не играет! Знаешь, кто играет…

Не мы играли здесь: играли нами…

И красочным финалом – суицид.

Я ничего не чувствую, пойми ты!

Я ощущаю только дискомфорты.

Спасай свой зад!

Такой вот бесполезный разговор…

Игру не «просто так» остановить,

И из неё так просто не выходят…

Вам доводилось при смерти бывать?

Когда через секунду можешь сдохнуть

И чувствуешь, предчувствуешь момент…

Я не могу вам объяснить за это чувство.

Измена, паника… Не знаю, как назвать.

Ни то и ни другое… Это что-то,

Повисшее, как пауза в театре,

Какой-то странный в воздухе расклад,

Дыхание, наверно, ужас, страх…

Не объяснить…

Тогда я был на крыше,

Расправив руки: Птица это любит.

И чувствовал, что новый День Рожденья –

Четвёртый, если посчитать –

Не факт, что и настанет – рисковать?

Конечно, Птице этого хотелось…

А воздухе висели пауза и страх…

Вам доводилось при смерти бывать?

Когда через секунду можешь сдохнуть

И чувствуешь, предчувствуешь момент…

Я не могу вам объяснить за это чувство…

Примерно так всегда перед припадком…

Меж тем мой третий ключ «писать»

Меня наполнил.

Заполнил пустоту – полегче стало,

Но думая о том, что происходит,

Я понимал, что надо Птицу резать.

Даже из сини было это ясно…

( – Дурак, ведь ты всех топишь!

– Плевать –