своим глазам. На балконе, зевая, показался Этьен – видимо, только встал с постели.

– А вы что это тут делаете?

– Да ты само гостеприимство… Мы приехали за тетей Клэр.

– Уже? Я думал, мне еще помогать ей с коробками.

– Наверное, она подруг попросила…

– Ну что, неплохо, да?

Он обвел рукой все, чем я только что любовалась.

– Если честно, при тебе даже как-то красивее стало.

– Да брось, ты просто давно здесь не была.

Подбежал Кловис и бросился ко мне в объятия.

– Ну надо же, как ты вырос!

– Фаби… Мы же у вас гостили на прошлой неделе!

– Знаю, это все магия маяка, не иначе…

Когда я уезжала и надо было как-то распорядиться имуществом, маяк я была готова только сдавать. О продаже и речи не было, я бы этого не перенесла. Я опросила всех знакомых, сотрудников кафе «Thym et Sarriette», даже предлагала поселиться там тете Клэр. Она только посмеялась, представив, как станет карабкаться на такую верхотуру: ей и в мастерскую-то мою не хватало духу подняться. Шарль тогда вдруг спросил, почему бы не уступить маяк Этьену – и я удивилась, как сама не додумалась до такого простого решения. Брат знал, как дорог мне маяк, и я радовалась, что детские воспоминания Кловиса сложатся именно здесь.

Я поставила Этьену три условия: исправно кормить птиц круглый год, ухаживать за цветами и несколько раз в месяц посылать мне весточки о том, как поживает тетя. На все условия он согласился – правда, закатил глаза по поводу цветов, тут же заметив, что садоводческими талантами не обладает. Судя по тому, как теперь выглядел сад, за эти три года брат сумел-таки их в себе раскрыть.

– Тетя, кажется, очень скучает.

Я собралась было защищаться, решив, что речь обо мне и о том, что я могла бы почаще звонить:

– Почему ты так думаешь?

– Она часто говорит о твоих папе и маме.

– Все по ним скучают, Этьен. И я больше всех…

Уже не слыша его ответа, я заключила его в объятия. Как обычно, он стал вырываться, жалуясь, что я обнимаюсь слишком крепко. То же самое, только наоборот, повторилось с Кловисом, который обнял меня крепко-крепко, даже, наверное, еще крепче, чем я Этьена. Я даже сделала вид, что лишилась чувств, понарошку обмякнув в его руках. Он, как всегда, рассмеялся. Шарль пожал обоим руки и обещал, что мы скоро закатим ужин в честь тетиного новоселья.

Перед тем как залезть в пикап, я задержалась перед маяком и смотрела на него, как будто прощалась со старым другом, – и по некой необъяснимой причине мне захотелось перекреститься. И почему мне взбрело это в голову?

– Я сейчас, уходя от маяка, перекрестилась…

Над Дэмоном шел дождь. Досадно, что тетя не выбрала для переезда солнечное утро. Шарль включил дворники и сказал:

– Может быть, ты хотела так его защитить? Мы иногда делаем странные вещи, когда что-то берет за душу. Ты ведь целых три года не приезжала.

Я сложила ладони в молитвенном жесте и, повернувшись к Шарлю, в шутку благословила его:

– Мой мальчик, сестра Фабьена видит, что сердце у тебя доброе.

Мы оба рассмеялись, но все-таки он был прав. Все это время я отвергала все приглашения Этьена приехать и поглядеть, как он обустроился на маяке. Я боялась пожалеть, что выбрала реку.

* * *

Мы остановились перед тетиным домом. Уже с улицы мы увидели, что она ждет с вещами у выхода. По стеклянной двери сбегали капли, придавая всей сцене печальное настроение.

Расстояние от машины до входа я преодолела бегом, чтобы не слишком промокнуть. Чмокнув тетю Клэр в щеку и сказав, что от нее, как всегда, изумительно пахнет, я начала оглядываться в поисках мебели и ящиков, которые необходимо будет погрузить в машину. И тут же несколько опешила, обнаружив, что весь тетин багаж составляли три небольших чемоданчика. Один синий и два коричневых. Неужели жизнь длиной в шестьдесят девять лет могла занимать так мало места? Она заметила мое удивление и, легонько толкнув меня локтем, постучала пальцем по виску:

– Все самое важное – здесь. На тот свет возьму не стулья, а воспоминания.

– И секреты!

Она расхохоталась, как будто сама только что это сказала. Я ей позавидовала. Судя по реакции, секреты ее были прекрасны.

Шарль, до нитки промокший из-за того, что не бежал, а шел, взял тетю под руку и торопливо повел ее к пикапу. Я следом покатила под дождем чемоданы, на этот раз без спешки. Ни детей, ни мужа у тети не было. Мне всегда хотелось знать, жалеет она об этом или выбрала такую жизнь сознательно. Спросить я никогда не решалась, но теперь была рада, что ей не придется встречать старость в одиночестве. Теперь нас будет разделять лишь одна лестница. Гораздо лучше, чем три часа езды на машине.

Я решила взять кофе и маффинов в «Thym et Sarriette» и попросила Шарля подождать меня минутку в машине, пока я схожу. Мне хотелось посмотреть, изменилась ли кофейня за те годы, что меня не было, и любопытство придавало мне храбрости.

Над головой раздался знакомый звон колокольчика – и я застыла на месте как вкопанная. За кассой стоял и обслуживал посетительницу Фридрих. В один миг перед глазами пронеслись годы, проведенные вместе, как славно мы вдвоем смеялись, наши ночи на маяке – и его лицо, когда он признался в измене. Я не видела его с той ночи, когда, пьяный, он явился ко мне и сказал, что я прекрасна, как река, но, когда она мелеет, можно по колено увязнуть в грязи и всяком дерьме.

Мимо меня с недовольным вздохом протиснулась еще одна посетительница, явно спеша. Я и правда загородила собой весь проход. Я попробовала шагнуть вперед или назад, но ноги меня не слушались. Лишь когда Фред поднял на меня глаза, я поняла: меня сковала или гордость, или неловкость. Какое именно из этих двух чувств, я разбираться не стала, счастливая уже тем, что обрела контроль над телом.

– Сколько лет, сколько зим! Как ты?

– Хорошо, вот приехала забрать Клэр, она переезжает к нам в дуплекс, в Сент-Огюст.

Выражение его лица изменилось, и эту гримасу я сразу же узнала. Ее он выдавал каждый раз, когда что-то казалось ему нелепым.

Я принялась судорожно выбирать маффины, торопясь как можно скорее покончить с покупкой и уйти отсюда. Краем глаза я видела, как он смотрит на меня.

– А ты все такая же красивая, Фаб.

– Мне, пожалуйста, три латте, два маффина с голубикой и один с шоколадной крошкой.

– Хоть и прошло три года, я тебя не забыл.

– И салфетки.

– Я жалею о том, что случилось.

Мое сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

– А суп дня сегодня вкусный? Еще его, пожалуйста.

– Я все испортил. Ты же моя единственная, черт подери!

– Я еще возьму лапшу. Да, а для супа…

– Все время хотел тебе написать или позвонить.

– Для супа мне нужна ложка.

– Мне так жаль, Фаб.

Я смотрела в сторону. Повисло молчание. Слава Богу, он, похоже, закончил. Я была готова перечислить все меню, лишь бы он понял, что я не хочу принимать участие в этом разговоре – только не здесь, не при гостях, которые уже, нимало не смущаясь, оглядывались в сторону кассы, желая узнать, кому это там старина Фридрих поет о любви.

Я всматривалась в него, пытаясь поймать хоть одно движение, которое подтвердило бы его искренность. Ничего не увидев, я кивнула и выдохнула короткое: «Окей…» – после чего он удалился готовить мой заказ. В то же мгновение что-то шелохнулось во мне, как будто желая освободиться и исторгнуться. Помню, на долю секунды я даже решила, что, раз к горлу подкатили слезы, я все еще его люблю. Но нет, ни сердца моего, ни тела Фридрих уже не волновал.

Он протянул мне пакет с маффинами, контейнер с супом, стаканчики с кофе и отмахнулся от моего кошелька, показывая, что это подарок. Мои щеки пылали. Я закрыла на секунду глаза и выдавила улыбку. Этим я надеялась сказать ему сразу многое, в том числе «мне тоже жаль, что все закончилось