За этим последовали долгие объятия, поцелуи, комплименты и даже слезы радости. Патриция приехала все же раньше брата, и в доме было пока что тихо. Аманда тут же усадила дочь за стол. Она всегда считала, что именно во время вкусного, с любовью приготовленного обеда общение происходит лучше всего. Для обеда было рановато, но для ланча — в самый раз. Патриция уплетала говядину в гранатовом соке и слушала мамино воркование. Наговорившись о кулинарии, Аманда приступила к самому главному. Именно к тому, чего давно ожидала ее дочь.

— А ты опять приехала одна, Пат, — с расстановкой произнесла она.

— Нетрудно заметить, — прокомментировала Патриция. Она изо всех сил старалась держать себя в руках.

В глазах Аманды застыло сострадание.

— Все по-прежнему? — трагически спросила она.

— Нет, мам, все по-новому. Дела идут в гору, работы невпроворот, но я все успеваю. — Патриция ненавязчиво продемонстрировала кольцо с крупным аметистом.

— Кто же он? — Глаза Аманды загорелись надеждой.

— Кто — он, мам? — Патриция начинала терять терпение.

— Тот, кто это подарил…

— Я сама купила. Я хотела сказать, что занята сейчас карьерой, я зарабатываю деньги, довольно много, это очень важно и почти безотлагательно!

— Пат, ты прости меня, конечно, но тебе уже не двадцать и даже не двадцать пять…

— Аманда, ты говоришь так, будто наша девочка уже старуха! Она отлично выглядит, — вмешался Роберт.

— Па, ты неправильно сказал. Нужно говорить «отлично сохранилась». — Патриция не сдержала нервного смеха.

— Я вовсе не это имел в виду! — обиделся отец.

— Я знаю. Вы все имели в виду, что мне уже тридцать, я уже давно старая дева и положение мое становится критическим. Так? — перешла в наступление Патриция.

— Ну… — многозначительно замялась Аманда.

— Однако ввиду того, что мне именно тридцать, а не двадцать и не пятнадцать, попрошу вас не вмешиваться в мои личные дела и априори принять, что я сама в состоянии решать свои проблемы! И не стоит портить мне первый день рождественских каникул!

После своей гневной тирады Патриция закашлялась.

— Ну вот, еще и простыла в дороге, — совсем расстроилась Аманда. — Я заварю тебе чай по бабушкиному рецепту.

— Ма, я в порядке, — с тоской протянула Патриция. Очень сложно сохранять бодрость и душевное равновесие, когда к тебе относятся, как к школьнице.

— Не сомневаюсь. Но нужно полечиться. Ты же не хочешь праздновать Рождество с ангиной.

— И откуда у некоторых людей такая тяга к преувеличению? — Патриция театрально бросила реплику «в сторону». — Слово «гипербола» тебе что-нибудь говорит?

Аманда обиженно хмыкнула.

— Не сомневаюсь, что это твоя любимая фигура речи, — закончила Патриция. — Когда прилетит Алекс?

Роберт бросил взгляд на часы:

— Через два с половиной часа. Соскучилась по брату?

— Да. Мы же совсем мало общаемся.

К великому счастью Патриции, мама больше не заводила разговоров о ее личной жизни. По крайней мере, за столом. Но потом, когда Патриция поднялась в свою комнату и только-только вознамерилась разобрать чемоданы и втайне от всех предаться ностальгии, перебирая свои детские сувениры, раздался деликатный стук в дверь.

— Войдите!

Конечно, это была мама. Спасибо хоть постучала. Пятнадцать лет назад Патриция одержала настоящую победу в настоящей войне за право запирать дверь и впускать других в комнату только после стука.

— Пат, тебе помочь? Кстати, я принесла травяного чаю…

— Спасибо, он придется кстати.

Патриция смотрела на мать и не переставала удивляться: Аманда не менялась. Течение времени будто огибало ее. По крайней мере, за последние десять лет в лице ее не изменилось ничего: та же моложавая, подтянутая женщина, которая когда-то собирала дочку в школу. Патриция украдкой заглянула в зеркало — а насколько лицо выдает ее возраст?

Вроде бы все в порядке, лицо гладкое, дорогие кремы и косметологи отлично помогают справляться с мелкими морщинками, и только взгляд…

— Мам, как я выгляжу?

— Что? — Аманда явно растерялась от такого вопроса. — Хорошо ты выглядишь, я бы сказала даже… мм… роскошно.

— Нет, роскошно выглядят юные девицы из высшего общества, у которых нет других забот, кроме как ухаживать за собой. Ко мне это неприменимо, я слишком много работаю. По-моему, у меня что-то не то с глазами.

Патриция встала и подошла к зеркалу. При ближайшем рассмотрении впечатление абсолютной измотанности рассеялось.

— Патриция, знаешь, я недавно разговаривала с тетей Кэт. Я, конечно, пригласила ее на праздники. Сама понимаешь…

— Да, одинокая старость — не радость. То есть она еще не старая, но кроме нас… — Патриция вспомнила мамину старшую сестру, старую деву, которая жила в Джерси и всегда приезжала к ним на праздники.

— Да, никого нет. И я очень боюсь, что тебя постигнет та же участь, — заключила Аманда.

— Ах вот ты к чему! А я уж думала, что легко отделалась. Тебе не кажется, что я сама вправе решать, как распоряжаться своей жизнью?

— Но я же твоя мать! Я волнуюсь за тебя! Я так хочу внуков!

Патриция заметила, что у мамы уже глаза на мокром месте.

— Мам, я тоже хочу, чтобы у тебя были внуки. Но я не стану связываться с первым встречным. Мой муж должен быть богат, успешен и как минимум приятен внешне. Понимаешь?

— У тебя слишком высокие требования, Патриция. Это сужает круг поиска. А время идет.

— Мама, у меня ко всему высокие требования. И что, если не это, позволило мне добиться всего в жизни? Удачный брак — следующая ступень. И с ней тоже не нужно торопиться.

— Патриция, мне понятен ход твоих рассуждений. Но меня беспокоит, что у тебя вообще никого нет. Для взрослой здоровой женщины это… трудно.

— Мам, вот это уж слишком!

— Извини. Я не хотела тебя обидеть. Но у меня есть один знакомый психолог…

— Сходи к нему и спроси, как смириться с независимостью своего ребенка! — взорвалась Патриция. — Еще один такой разговор — и я умру. Или убью кого-нибудь. В состоянии аффекта. И меня посадят в психушку. А виновата будешь ты, слышишь?

Патриция пожалела, что уже слишком взрослая, чтобы выбегать из комнаты, хлопнув дверью. Это бы сейчас очень пригодилось для разрядки. Она готова была разреветься от обиды и бессильной злости: ведь не вложишь своего-то ума! Бог все-таки создал камень, который он не в состоянии поднять, и этот камень — воля человеческая! А уж если сталкиваются две воли… Черт, ведь иногда с другим человеком становится совершенно невозможно общаться!