— Удачи. А я, пожалуй, останусь и почитаю.

Эрик улыбнулся ей легкой, почти незаметной, как прикосновение крыла бабочки, улыбкой и вышел. Патриция подошла к столу. Ей стало любопытно, что же за книгу он держал в руках… надо же. Камю сорокового года издания. Раритет — для кого-то. Для нее — книга подросткового бунта.

— Вот чудак… — зачем-то сказала Патриция, взяла «Бунтующего человека» и устроилась с ногами на отцовском диване.

Ей пришли в голову сразу две нехорошие мысли. Во-первых, что она не брала в руки книгу почти что со времен колледжа. Потом все как-то было не до того. Во-вторых, Эрик ведь рос в Нью-Йорке. Почему он не отправился к матери? Она знала, что отец его давно оставил семью. Надо будет спросить у Алекса. Потихоньку.

После ужина Аманда куда-то увела Кэтрин: ей не терпелось пообщаться с ней поближе. Алекс разговорился с отцом о рынке ценных бумаг. Он хорошо ориентировался в этих потоках, а Роберт как раз хотел заняться игрой на бирже. Патрицию это пока не интересовало, так что она не прислушивалась. Она сидела в гостиной в кресле и листала мамины глянцевые журналы.

Скука, это позорное чувство бездельников, накрыла ее своей тенью.

Конечно, можно было попробовать позвонить кому-то из школьных подруг, встретиться и поделиться своими жизненными достижениями. Для Патриции этот вариант всегда оставался на крайний случай.

— Патриция, ты занята? — Эрик подошел к ней сзади, так что она вздрогнула.

— Как видишь, страшно занята, — съязвила она. — А ты сам как относишься к женской журналистике?

— Никак не отношусь, потому что не сталкивался. Я хотел кое-что с тобой обсудить.

— Пожалуйста. — Она закрыла журнал с видом королевы, которая милостиво назначила внеплановую аудиенцию.

— Нет, не здесь. Если у тебя есть несколько свободных минут, то пошли.

— Куда?

— Там холодно и все еще идет снег. Так что оденься.

— Собрался меня похитить и съесть?

— Ну зачем же съесть? Я не голоден. Миссис Дин отлично готовит…

Патриция фыркнула, чтобы не выдать искренней улыбки.

Она поднялась к себе, надела теплую обувь, повязала на шею шелковый платок. Подкрасила губы. Нанесла капельку духов за ухо. Просто так…

Эрик ждал ее в холле. Ее поразил его переброшенный через плечо щегольской белый шарф. Настоящий джентльмен. Или герой мультфильма.

— Учти: если предлог окажется нестоящим…

— То что?

Патриция не сразу нашлась:

— То я стану думать о тебе еще хуже.

Эрик развел руками.

— Пойдем.

Он изящным жестом открыл перед ней дверь. Патриция вздернула бровь: у него это получилось очень легко и красиво, а между тем дверь в доме Динов была тяжелая-претяжелая, из старого дуба.

— Смотри. — Он указал рукой влево.

Патриция чуть не упала с крыльца.

Посреди занесенной снегом лужайки восседал огромный снежный заяц. Упитанный заяц с длинными ушами и красным шарфом.

— Это ты сделал?! — воскликнула Патриция.

— Да. Хотел тебя спросить: стоит ли показать остальным?

Патрицию захлестнула волна такого детского веселья, что она не удержалась от хохота. При ближайшем рассмотрении у зайца обнаружилась во рту ирландская курительная трубка.

— Ну ты даешь! — только и смогла выговорить она.

— Я рад, что удалось тебя рассмешить.

— Это не тебе, это зайцу! — запротестовала Патриция. — Очень уж он… потешный.

— Нам с зайцем. А все-таки тебе идет смеяться…

— Ты на что намекаешь?

— Ни на что. — При свете уличных фонарей видно было, как в глазах у Эрика пляшут веселые чертики.

— Давай позовем всех, я уверена, что Алекс точно оценит.

— А давай потом. Раз уж ты взяла на себя труд надеть пальто, может быть, дойдем до ближайшего магазина и купим вишневой шипучки и пончиков? Очень хочется вспомнить детство.

— По-моему, ты уже достаточно в него впал. Ну пойдем.

Патриция прошла по дорожке через двор и вышла на тротуар. В этот момент в спину ей влепилось что-то холодное и плотное.

— А-ах! — Она задохнулась от негодования.

В следующий момент снежок полетел в сторону Эрика.

— Ты что себе позволяешь?! — завопила Патриция.

— Я проверяю, где границы твоего терпения! — Еще один комок.

Возня затянулась минут на десять. Патриция обнаружила себя сидящей в сугробе. Снег набился ей за шиворот, и платок промок. Этот платок ручной росписи ей привезла из Парижа приятельница, которую туда возил любовник. Патриция вспомнила, что она серьезная женщина, которой вовсе не пристало барахтаться в снегу и громко хохотать посреди улицы.

— Уайз! У меня к тебе вопрос.

— Да? — Эрик подошел, протянул ей руку и сильным движением поставил на ноги. Сложно понять, откуда столько мощи в руках этого невысокого человека.

— Как я теперь в таком виде пойду по улице и зайду в магазин?

— Ну… Добропорядочные обыватели в это время должны сидеть по домам и смотреть телевизор. До остальных тебе нет дела, правда? Или ты замерзла?

— Нет, ничего особенного. Воспользуюсь тем преимуществом, что я работаю в другом городе и здесь меня никто не помнит. — Патриция расстегнула верхнюю пуговицу пальто и сняла с шеи мокрый платок. Перчатки тоже стали влажными от талого снега, но тут уж ничего не попишешь.

Эрик снял шарф и протянул ей:

— Держи. В порядке извинения.

— Это еще зачем?

— Ты замерзла, а мне и без того тепло.

— Демонстрируешь свои рыцарские качества? Не люблю, когда мужчины распускают перья. — Патриция лукавила. На самом деле, как и любой женщине, «павлинье» поведение ее хотя и раздражало порой, но все равно льстило какой-то части ее души.

— Молчи и подчиняйся, женщина, — наигранно сурово проговорил Эрик.

— И не подумаю! — Патриция прибавила шагу. — Пошли скорее, нам идти еще полтора квартала!

— А ты куда-то торопишься? — обезоруживающе улыбнулся Эрик, догнав ее.

Патриция поняла, что торопиться действительно некуда. Даже ее маме хватит ума не волноваться за тридцатилетнюю дочурку. А вечер такой красивый… И пушистый рождественский снег все еще танцует в синем чистом воздухе.

В этот день Патриция ложилась спать со странным ощущением. Ей было необыкновенно уютно в своей старой кровати, да еще при свете ночника с узорчатым абажуром, от которого по стенам и потолку плыли цветные тени — бабочки и птицы. При этом на душе еле слышно скребли кошки.