– Это и правда неплохая идея.

Я прокашлялась.

– Эйнсли, ты сказала, что перешьешь для меня одно из своих платьев.

Но уточняю, что Эйнсли ничего подобного не говорила. Она много в чем преуспела, но вот умение делиться своими вещами или косметикой никогда не было ее сильной стороной. Но это все-таки сработало. Наконец она посмотрела на меня, хотя и с недоумением, и я воспользовалась моментом, чтобы многозначительно округлить на нее глаза.

– О, да, конечно, – соврала она, заправляя прядь длинных каштановых волос за ухо. К счастью, мама не обращала на нее внимания. – Если хочешь посмотреть, у меня есть несколько минут.

– Да, да, идем.

Я заходила в комнату Эйнсли так же часто, как она в мою, и на это у меня были свои причины. В то время как в моей комнате все было в порядке и чистоте, декоративные украшения находились там, где они должны быть, постель заправлена, одежда развешана, у Эйнсли царил хаос. Ее зеленые стены в полоску цвета розовых карамелек едва виднелись за постерами, картинами и фотографиями, которые она хаотично развесила (единственной, повешенной с осторожностью, была большая фотография Клуба странных и сомневающихся, сделанная в конце ее выпускного класса). Ее королевских размеров кровать была не заправлена – мягко сказать, ведь сверху она бросила четыре или пять слоев одежды, – а рядом с кроватью стоял ящик, набитый тканями, пуговицами, лоскутами и всякой мелочовкой, которые, как она была уверена, когда-нибудь ей пригодятся, и его содержимое вываливалось на плюшевый кремовый ковер.

Как только я переступила порог, на меня обрушился густой карамельно-ванильный аромат любимой свечки Эйнсли, которую она всегда зажигала, когда планировала новое видео на YouTube. Она говорила, что это помогает ей сосредоточиться, но мне этого было не понять, так как моя муза не приходила ко мне в виде мигрени, вызванной сильными запахами.

Эйнсли захлопнула дверь. Я бросилась на кучу одежды на ее кровати, подавляя свое недовольство, насколько это возможно.

– Что такое? – спросила она, открывая форточку, чтобы впустить немного сладостного кислорода.

Я подобралась ближе к окну и глубоко вздохнула.

– Эйнс, меня поймали.

Она не спросила, за чем меня застукали. Ей и не надо было. Как единственное в мире доверенное лицо, знавшее о моих делах со шкафчиком, она прекрасно знала, чем я занимаюсь каждый день сразу после окончания уроков.

Она тяжело присела на край кровати.

– Но кто?

– Дружок Финна Пака. Александр Броэм.

– Он? – Она лукаво улыбнулась мне. – Он милашка. И похож на Билла Скарсгарда!

Я предпочла проигнорировать, что сравнение Броэма с клоуном из фильма ужасов могло считаться комплиментом.

– Потому что у него опухшие веки? Не в моем вкусе.

– Потому что он парень или потому что он не Брук?

– Потому что он не в моем вкусе, и все. При чем здесь то, что он парень?

– Не знаю, просто ты обычно по девочкам.

Окей, то, что мне нравились несколько девушек, еще не говорит, что мне не мог понравиться парень. Но сейчас у меня не было сил спускаться в эту кроличью нору, поэтому я вернулась к теме нашего разговора.

– В общем, сегодня он подкрался ко мне. Сказал, что хотел выяснить, кто отвечал за шкафчик, чтобы этот человек стал его коучем по отношениям. И он собирается платить.

– Платить тебе? – Глаза Эйнсли загорелись. Вероятно, она уже воображала новую помаду от МАС, купленную на неожиданно обрушившиеся на меня деньги.

– Ну да. Еще и шантажировал меня. Он ясно дал понять, что расскажет всем, кто я, если я не соглашусь.

– Что? Вот сволочь!

– Именно. – Я подняла руки прежде, чем скрестить их на груди. – И держу пари, он бы это сделал.

– Что ж, посмотрим правде в глаза, даже если он расскажет только Финну, к завтрашнему дню об этом будет знать весь город.

Несмотря на то что Финн Пак был старшеклассником и на год младше Эйнсли, она знала его – а следовательно, его друзей – очень хорошо. Он был членом Клуба странных и сомневающихся с тех пор, как Эйнсли основала его в начале средней школы, в тот год, когда она и начала меняться.

– Ну и что ты собираешься делать? – спросила Эйнсли.

– Я сказала ему, что встречусь с ним завтра после школы.

– Он хотя бы хорошо платит?

Я рассказала ей, и Эйнсли, похоже, была впечатлена.

– Это больше, чем я получаю в вафельной!

– Считай, тебе повезло, что твой босс не занимается вымогательством.

Нас прервал вибрирующий в моем кармане телефон. Это было сообщение от Брук.

Все внутри меня начало трепетать, как будто я проглотила стакан с живыми сверчками.

– Что хочет Брук? – непринужденно спросила Эйнсли.

Я подняла на нее взгляд, наполовину написав ответ.

– Откуда ты узнала, что это Брук?

Она удивленно подняла бровь.

– Потому что только Брук заставляет тебя… светиться. – Она завершила фразу, широко улыбнувшись и скосив глаза.

Я уставилась на нее.

– Если я так выгляжу рядом с ней, не могу понять, почему она до сих пор не влюбилась в меня.

– Мое дело сказать тебе горькую правду, – заметила Эйнсли. – Я серьезно.

– И у тебя это хорошо получается. Премного благодарна.

– Спасибо.

– У нее есть несколько пробников для нас. Будешь снимать видео после ужина?

– Нет, займусь этим позже. Я в деле.

Несмотря на то что деньги, заработанные в вафельной, оплачивали счета Эйнсли, последний год она тратила все свободное время на создание своего канала по апгрейду одежды на YouTube. Ее видео были действительно впечатляющими. Испытывая давление в богатенькой частной школе, так же как и я, усугубленное ограниченным набором одежды, которую могли тогда позволить нам родители, Эйнсли адаптировалась, развивая свои навыки шитья. И в процессе она обнаружила, что обладает природным талантом. Она могла смотреть на самые уродливые вещи в комиссионках, и там, где остальные видели то, что они бы ни за что не надели, Эйнсли видела возможность. Она спасала вещи, ушивала в бедрах, пришивала или отрезала рукава, покрывала их стразами, кружевами или заплатками и абсолютно преображала их. И так сложилось, что процесс преобразования вещей, сопровождаемый ее ироничным голосом за кадром, превратился в качественный контент.

Я ответила Брук. Все, что я хотела сказать: конечно, черт возьми, она могла заехать как можно скорее, но на самом деле она может и переехать ко мне, и выйти за меня замуж, и стать матерью моих детей, – но мои обширные знания в области отношений научили меня, что дикая одержимость вела в никуда. Поэтому я отправила: «Конечно, мы будем ужинать около шести». Тот же посыл, но менее пугающее выражение.