а слабость — это смерть. Это был не причудливый урок и не благородная попытка отца уберечь свою дочь.

Это было предупреждение.

Против него.

Он был угрозой в моей жизни. И всегда будет. Я пробыла здесь меньше часа, но каждая секунда, проведенная в Девилс-Ридж, штат Техас, напоминала мне об этом.

Не будь слабой.

Ты — Витали.

Витали не испытывают страха.

Господи, целый континент, а голос папы все еще мучает мои мысли. Обычно он внушал гнев. Сегодня же решимость перекинулась с головы на ноги, когда я начала поиски сотового или стационарного телефона в комнате Дамиано Де Луки.

Как и моя комната по соседству, эта комната казалась нежилой. Но в отличие от моей комнаты, в этой кто-то жил дольше, чем одна целая две секунды.

В комнате были заметны следы запустения. Хрустящие, чистые простыни, не тронутые неизвестно сколько времени. Затхлый воздух с угасающим запахом лосьона после бритья. Единственный комод восемнадцатого века, покрытый тонким слоем пыли.

Мне следовало подумать, что это значит. Что даже горничные давно не заходили в эту комнату. Но я этого не сделала. Маман должна была знать, что я видела, как папа набрасывался на свою секретаршу, прежде чем отправить меня в Техас жить к Де Лука — без телефона и с четкими инструкциями никогда не вступать в контакт, чтобы не дать мне возможность настучать Маман.

Я была не из тех, кто слушает, но когда дело касалось моей семьи, люди были похожи на убегающих крыс. А может, они были последователями культа — хрупкие и покорные, умоляющие о повелении последователи, которые были слишком счастливы спрятать от меня электронику. Это означало, что искать чертов телефон на чужой территории было практически невозможно.

Меня поразило, насколько сильно папа контролировал людей, даже находясь за океаном. Как глава семьи Витали, папа был кондотьером. Лидером. Говоря простым языком, если бы территории синдиката по всему миру были штатами, а их боссы — губернаторами, то семья Витали была бы федеральным правительством. А папа? Он был бы президентом.

Может, он и устанавливал правила для мафиозного преступного мира, но я устанавливала свои собственные. В их число входило делать все возможное, чтобы не подчиняться его правилам. Например, найти телефон. Я обшарила комнату, оптически прослеживая каждый сантиметр.

Мое сердце успокоилось, когда провал встретился с моими глазами. На столе лежала аккуратная стопка белья, из-под матраса с подушками выглядывал дневник, а во встроенном хьюмидоре рядом с королевской кроватью стояла коробка с сигарами Gurkha Black Dragon стоимостью около двадцати трех тысяч. Но телефона не было.

Из коридора доносились шорохи, и все же сердце мое было спокойно, когда я обыскивала комнату в поисках тайника. Запертый шкаф. Ванная комната в другом конце коридора. Шторы задернуты так плотно, что даже моя тонкая талия не могла за ними спрятаться. Кровать с балдахином, дно которой отгорожено деревом XVIII века.

Глупая, наивная Рената Витали.

Неужели я когда-нибудь научусь планировать худшее?

И все же сердце мое было спокойно, когда ручка двери в спальню дернулась, и я поняла, что прятаться некуда.

Сердце было спокойно, когда я устроилась в центре кровати, выглядя настолько готовой к первой встрече с Дамиано де Лука, насколько это было возможно в старых дизайнерских свитшотах, сшитых для бунтарей, и самурайской прической, которая выдержала восьмичасовой частный перелет из Италии в Техас.

Мое сердце было спокойно, поскольку я с изяществом принимала неизбежность открытия.

Мое сердце было спокойно.

Мое сердце было спокойно.

Мое сердце было спокойно.

Пока я не увидела его в первый раз, и это было не так.

ГЛАВА 4

Доверие — это как ластик. После каждой ошибки

его становится все меньше и меньше.

Неизвестный

ДАМИАНО ДЕ ЛУКА

Я готовился к встрече с девушкой Витали, но не готовился к тому, что она окажется в моей комнате. Мой взгляд упал на нее, как только я распахнул дверь. Удивление пронеслось по моему телу, но я сдержал его и стал рассматривать ее, лежащую на моей кровати.

От шока она сжала пальцы и расширила глаза, что сказало мне все, что я хотел знать. Она никогда не видела меня раньше. Даже не слышала обо мне. Это было подтверждением того, что я — самый лучший секрет синдиката Де Лука. Если Витали не слышала обо мне, значит, никто не слышал.

Губы Ренаты приоткрылись, и мне захотелось просунуть большой палец между ними и погладить ее язык. Это. Такая реакция на нее была противоположна тому, что мне было нужно. Не сейчас, когда все в моем плане начало складываться воедино.

Это не имело смысла. Ее темные корни запятнали края ее блонда, она носила дизайнерские свитшоты, как будто снималась в одном из шоу богатых домохозяек, а волосы собрала на макушке в однобокий шар.

Тем не менее ее красота ошеломила меня. Красота такого типа, которая привлекает самое худшее внимание. Тот, кто видел эту девушку и не думал ни о чем, кроме грязных вещей, которые он хотел с ней сделать. И я понимал, почему. Она была привлекательной. Рискованной. Губы, такие полные, что это было первое, что ты видел. Глаза, которые хотелось запятнать. Кожа такая молочная, что хотелось узнать, насколько красной она будет после того, как ты ее укусишь.

Склонив голову набок, она пробежалась взглядом по моему телу, словно пытаясь понять меня. Возможно, она пыталась понять, почему никогда не слышала обо мне. Мой отец не хотел, чтобы другие синдикаты думали, что у него есть лучшая альтернатива, а я не хотел привлекать внимание до того, как захвачу власть.

И все же, глядя на то, как Рената таращится на меня, изо всех сил стараясь скрыть это, я понял, что привлек ее внимание. Она выглядела на свой возраст — шестнадцать лет на грани семнадцати. Но обычные шестнадцатилетние девушки не смотрели на меня так. Они смотрели на меня со страхом и вожделением, как смотрят на семизначную сумочку на руке самой сексуальной звезды современности. Недостижимая. Стоящая больше, чем они смогут увидеть за всю свою жизнь.

Но она. Она смотрела на меня так, словно я был отражением, а она — зазеркальем. Ее глаза — золотисто-красного цвета, цвет которых невозможно определить, — смешались с моими. Они боролись. Она победила. Мне потребовалось три секунды, чтобы восстановить свои барьеры, но я знал, что она уже видела, как эта жизнь повлияла на меня.

Огрубевшие края. Усталые линии. Глубины с привидениями. Она была свидетелем всего этого,