машинисту большими бедами. Василе сочувственно покивал и достал из планшета учётный бланк, потому что каждому — своё. Кому-то паровоз вести, кому-то под болгарскими пулями гибнуть, кому-то — вагоны пересчитывать. Вместо него эту работу никто не сделает. Поезд загибался вдали, повторяя земную окружность, курящие сербы восполняли истончающийся пар из паровозной трубы, и были они похожи в своих шинелях на стаю мышей-полёвок, спрятавшихся от лисицы за серо-зелёным барьером эшелона. Впереди мелькнул чёрный китель, неуместный здесь, мелькнул и пропал. Сублейтенант подошёл к первой платформе и приподнял брезент. Пахнуло металлом и разогретой смазкой, и он поставил в бланк первую единичку.

К тому времени, как Василе дошёл до конца поезда, сербы выкатили две полевые кухни. В запах креозота, смятой травы и обувной ваксы влился ещё один — восхитительный запах пшенной каши с мясом. Розовощёкий повар радушно помахал половником. С отточенностью циркового фокусника он подбросил алюминиевую миску, и солнце подмигнуло сублейтенанту с её отполированного бока. Повар подхватил её, шлёпнул половник своего варева и протянул Василе.

— Гладан? Пробайте! — весело сказал он.

Сербы в очереди радостно загалдели, жестами подбадривая румынского офицера, и Василе смутился. Он представил, как будет есть кашу на глазах у всего этого разношёрстного воинства, под смех и задорные выкрики, словно дрессированная мартышка на арене цирка. Он натянул на лицо самую надменную маску, какую смог придумать. Нервно дёрнул подбородком и, заложив руки за спину, зашагал к дому стрелочника. За спиной разочарованно загудели.

"Не будет вам развлечения!" — гордо сказал про себя Василе.

— Напрасно вы так, господин корнет! — услышал он французскую речь с ужасающим прононсом.

— Что?! Вы совсем знаки различия читать не умеете?! — возмутился сублейтенант так же на французском. Им он владел не хуже родного румынского.

Василе развернулся на каблуках к наглому сербу, но на берёзовом пеньке сидел незнакомый молодой офицер в чёрном кителе с красной выпушкой и с эмблемой российского авиатора на погонах. Нахал спокойно выгреб остатки каши и отправил в рот, потом встал, не торопясь, в полный рост и лихо, с дрожью в пальцах, козырнул.

— Поручик Сабуров, специальный авиаотряд Черноморского флота Его Императорского Величества, честь имею!

— Сублейтенант интендантской службы Четвёртой армии Королевства Румыния Замфир, к вашим услугам, — ответил ему в тон Василе.

— Простите, друг мой! Когда мы в авиашколе проходили знаки различия союзников я был не слишком прилежен. Сербы, брат мой интендант, ребята простые и радушные, без подлости, без второго дна. Другу рубаху последнюю снимут и отдадут, своей не будет — у врага заберут, а вы от угощения отказываетесь! — Поручик чуть склонился и доверительно сообщил: — А каша, сажу я вам, отменная.

— Я не голоден, — сухо сказал Василе.

Поручик Сабуров ему не нравился. Всё в нём было ему неприятно: открытое полнокровное лицо с пышными светлыми усами, голубые глаза в восточном разрезе, широкие плечи и крепкие руки, вальяжность и непробиваемая уверенность в себе. Больше всего ему не нравились серебряные пропеллеры с крыльями на его погонах. Покоритель неба, бесстрашный и беспечный. Попадись такой на глаза Виорике…

Василе непроизвольно закусил губу. Поручик притягивал к себе, и он тоже чувствовал его магнетизм. Не того рода, который влёк пресыщенных столичных мужчин в тайные клубы, нет. Василе в душе желал быть таким, как Сабуров, и понимал, что это невозможно: жизнь ваяла их разными инструментами. Для себя сублейтенант решил держаться от поручика подальше — меньше шансов что единственная молодая девушка на станции попадётся этому хищнику на глаза.

— Был рад познакомиться, поручик, но мне надо идти. — Василе кивнул и зашагал к дому.

— Взаимно, сублейтенант, — крикнул ему вслед Сабуров. — Заходите в гости. Найдёте легко: единственный синий вагон.

— Непременно, — пробормотал под нос Василе и скрылся за калиткой.

За спиной, лязгая колёсами на стыках, подкатила дрезина с ремонтной бригадой.

Дома Маковея не было. Надутая Виорика сидела над недоеденной тарелкой с супом, а Амалия трясла кулаком у неё под носом.

— В своей комнате будешь сидеть, пока эшелон не уедет, поняла? — грозно сказала она и устало улыбнулась Замфиру.

— Присаживайтесь, господин сублейтенант. Представляете, что удумала? Гулять к поезду пошла.

Виорика злобно зыркнула на мать, но промолчала.

— Ваша матушка права, госпожа Виорика, — рассудительно сказал Василе. — Сербы — жуткие головорезы. Юной девушке опасно находиться в их обществе.

Он повернулся к Амалии и с важностью сообщил:

— Ремонтная бригада уже прибыла. Начальник поезда доложил, что к утру эшелон сможет отбыть к месту назначения.

Ничего начальник поезда Замфиру, конечно, не докладывал, просто ему захотелось произвести впечатление на Виорику. Кажется, произвёл, но не то, на какое рассчитывал. Девчонка кинула в тарелку ложку с такой злостью, что остатки супа брызнули в разные стороны, мгновенно получила полотенцем по макушке и, громко топая и сопя, закрылась в своей комнате.

— Скаженная! — крикнула мать ей вслед. — Беда, когда в доме такая красавица растёт, — посетовала она, осторожно и испытующе поглядывая на Василе. — Глаз да глаз нужен. А у вас, господин сублейтенант, есть невеста? У такого красивого и серьёзного юноши от барышень отбою быть не должно!

Василе перебрал в уме свои любовные победы: поцелуй в щёку от эмансипированной кузины из Галаца и вечер в разных углах дивана с дочерью отцовского адвоката.

— Я пока не встретил ту, единственную, с кем хотел бы прожить жизнь, — с достоинством ответил он, и снова вспомнил русского поручика. Странным образом все достоинства Василе рядом с ним превращались в недостатки.

Замфир говорил по-французски с уверенностью парижанина. Сабуров изъяснялся на скребущей уши смеси изысканного нижегородского с вульгарным французским, при том грассировал, как последний клошар из рабочих предместий, только что выучившийся выговаривать букву "эр".

Кожа Замфира была благородно-бледной. Лицо Сабурова покрывал простонародный загар.

Сабуров уминал пшёную кашу из миски и пальцами выуживал из неё куски мяса. Замфир всегда вёл себя за столом так, будто напротив сидит сам король Фердинанд.

Замфир был образован, много читал, знал наизусть творения великих поэтов, а Сабуров вряд ли освоил что-то кроме Воинского Устава, по крайней мере, Василе хотел так думать.

Но как странно устроена жизнь! Пока такой, как Замфир, будет читать скучающей барышне возвышенные строки, такой, как Сабуров, щекоча нежное ушко усами, шепнёт ей какую-то пошлость, она сконфуженно хихикнет и зальётся румянцем, а потом уйдёт с ним, а не с Василе. Пусть в бухарестских салонах в моде кокаиновые фаты с загадочными тенями под глазами, но в номера барышни предпочитают уходить с крепкими и шумными гусарами. А тут настоящий авиатор!

Вечером