– Чего не знаешь?

– Ответа. Чего же еще.

Меня вдруг осенило: наверное, мама и папа со своими дурацкими ответами тоже не знали, вот и лепили что попало.

Я посмотрел вверх – на небо, потом под ноги, покрутил головой. Мир был прямо вокруг меня. Со всех сторон. Что это за дерево справа? Это мир – дуб. А что это за дом слева? Это мир – штукатурка, кирпич, краска, балконы, окна, квартиры, люди… А что дальше? Что за домом? Мир – другие дома, дороги, море, цветы, кино, футбол, чипсы, мороженое, дача, велик, мама с папой. И, помимо этого, много плохого, но о плохом я почему-то не думал. Я очень отчетливо представил себе, что скоро умру. Вот по-настоящему. И чуть не заплакал как маленький.

– Люди не хотят умирать, – задумчиво произнес я, аккуратно обогнув грязную машину.

– О, великий объяснитель! – ухмыльнулся Паша.

– Нет, ну правда! Им устраивают войны, болезни, нищету, плохую погоду, а они все равно не хотят умирать.

– Не все.

– Большинство.

– Ладно.

– И счастье тут ни при чем. Вот, например, ты. У тебя ноги мокрые, в школе сейчас будет контрольная по математике, родители вот-вот разведутся, а ты…

– А что я?

– Ты несчастен, но…

– Я не несчастен, – спокойно заметил Паша.

– То есть ты рад, что все так, как я описал?

– Нет, но это не делает меня несчастным.

– Потому что ты дурачок, – я засмеялся. – А нормальный парень был бы несчастен на твоем месте, но жизнь все равно была бы ему дорога.

– Ясно. И какой же из этого следует вывод? Мне, как ненормальному парню, очень интересно.

– Смысл жизни в том, что мы не хотим ее потерять.

Я посмотрел на Пашу, он ничего не сказал.

– Считаешь, я несу чушь?

– Нет. Думаю о том, что у меня мокрые ноги, в школе контрольная, а родители разведутся.

– Может, и не разведутся они.

Паша вздохнул:

– Может. А ноги все равно мокрые.

Мы с Пашей сидели у меня на кухне, ели морковный торт, который только что купили в «Метрополе», и я, как всегда, жаловался на учительницу по литературе – мол, я ей не нравлюсь, потому что она просто странная.

– Между прочим, могла бы быть нормальной теткой. Я чувствую, что у нее есть потенциал! – восклицал я, размахивая свободной от вилки рукой.

– Да что ты говоришь?! – ухмылялся Паша.

– Ну да! Просто она сама к себе за что-то очень плохо относится. Она настоящий букет комплексов, если вдуматься. Например, она считает себя старой. Ты заметил? Она все время вворачивает в разговор фразочки типа: «Не вижу, что ты тут написал, совсем слепая к старости стала», – или еще что в этом духе. Это типа такой у нее юморок, но она и вправду считает себя старой. А как она одевается!

– И как же? – Паша смотрел на меня иронически.

– Ну, я сегодня сочинение дописал и смотрел на нее, пока она журнал заполняла. Сверху вроде ничего. Очки стильные, волосы хорошие. Хотя зачем носить такую прилизанную ужасную стрижку, когда такие шикарные волосы?! Потом, рубашка белая – ну, нормальная. Даже рукава стильно закатала. Колье какое-то дурацкое, но и бог с ним. А вот дальше! Чем ниже – тем хуже. Вот скажи мне, ну кто на такую здоровенную попу будет натягивать такую бабскую юбку?

Паша поперхнулся.

– Извини, я как-то юбку не разглядывал.

– А ты в следующий раз посмотри. Она всегда носит такие бабские страшные юбки – в полоску. Черная шерстяная юбка в полоску ниже колена… А дальше толстые икры и жуткие кондовые туфли с таким каблуком… ну… широким и грубым. И там еще такие ужасные дубовые бантики…

– Ты и бантики рассмотрел? Как ты рассмотрел бантики на туфлях? Ты точно мальчик, а не девочка?

Паша расхохотался.

– Я сейчас отберу у тебя торт, ясно? – я улыбнулся. – А если серьезно, врагов надо знать до мелочей. Так что – да. Я рассмотрел даже бантики на туфлях и ответственно заявляю – они отстойные. Какие бантики, такая и училка. Я имею в виду: весь этот ее прикид как у шестидесятилетней дамы, а ей, наверное, лет тридцать пять. И ведет она себя как строгая, сердитая бабуля. Ей даже улыбнуться нельзя, сразу смотрит волком. И с другими учителями ведет себя как… генерал какой-то.

– А что, у нее здоровенная попа, да? – Паша вдруг завис.

– Сейчас речь не о том.

– Разве она толстая?

– Да! Она как диван. Или тумбочка. И ведет себя так же.

– То есть сверху нормально, а снизу полосатый диван.

Мы заржали.

– Но иногда, – продолжил я, – она на несколько секунд становится нормальной. Вдруг улыбнется, и видно, что есть потенциал. Могла бы быть нормальной, веселой и крутой, а не загонять себя в эту шкуру. Если бы я был ее другом, я бы ей об этом сказал.

За таким разговором мы с Пашей доели торт, а на следующее утро я опоздал в школу и как назло – первым уроком у нас поставили литературу.

– Здравствуйте, Марина Станиславовна, извините, можно войти? – я просунул голову в дверь, затем вошел.

– Витя, – строго произнесла Марина Станиславовна, – мало того что опоздал, еще и причесаться забыл? Ты посмотри на себя в зеркало! – она указала на большое круглое зеркало над раковиной по правую руку от меня. – Это что за причесон? Лохмы в разные стороны! Такие хорошие волосы мог бы хоть причесывать! А что с рубашкой! Воротник мятый, пуговицы верхние расстегнуты, пиджак снизу рваный! Ты что – через забор лез? А где галстук? Не понимаю, как это так? Снизу все прекрасно – брюки отглаженные, ботинки красивые, даже шнурки – прелесть! – а сверху катастрофа!

– Извините, Марина Станиславовна, у меня мама в командировке… – я попытался выкрутиться.

– Хорошенькая отговорка. Это у тебя юморок такой? Ведешь себя как пятилетний ребенок, а тебе уже далеко не пять! Самому надо себя в порядок приводить, а не маму дожидаться. Расти надо! Посмотри на себя! Ты же настоящий букет комплексов. За что ты так плохо к себе относишься? На месте твоих друзей, – Марина Станиславовна обвела взглядом класс, – я бы провела с тобой беседу. Потому что по тебе, Витя, видно: у тебя есть потенциал! Садись.

Я тихонечко сел рядом с Пашей. Он пихнул меня локтем. Я придвинулся к нему ближе.

– Я только одного не могу понять: как она разглядела твои шнурки?

Я хотел купить себе чипсов и зашел после школы в «Стокманн». Там всегда куча всего вкусного продается, только дорого. Но чипсы купить можно.