—Это был его единственный заработок, но он всегда вызывал противников на

бой и сражался с ними один на один, как честный рыцарь.

—Как сегодня, например? Своими манерами он показался мне скорее

разбойником. Где это видано, нападать с копьем и щитом, когда у противника имеется

только меч?

—Простите его, сеньор. Он уже заплатил жизнью за свою ошибку. –– Произнес

пожилой оруженосец, опустив глаза.

—И то верно. Что ж, я не возьму ни его коня, ни меч, ни доспехи. В память об

этом поединке я оставлю себе только щит и копье, и надеюсь, чтобы везти трофеи вы

дадите мне хоть какую-нибудь лошаденку? Мне предстоит долгий путь, и запасная

лошадка будет весьма кстати. –– Сказал франк, легко отказываясь от лучшей доли

законной добычи, ибо алчность и мелочность всегда были противны этому человеку, и

уж тем более, ему не хотелось наживаться на несчастье сирот.

Оруженосцы убитого молча подвели де Пейну одну из своих лошадей, такую же

пегую и некрасивую, как и собственная кобыла Гуго, хотя вовсе не такую высокую, и

привязали к ее седлу копье и щит поверженного лесного рыцаря.

—Передайте вдове мои соболезнования. Господь свидетель, я не желал этого

убийства, но если бы я не проткнул ему горло, сейчас сам лежал бы вместо него. —

Сказал победитель оруженосцам покойного, и с этими словами он отпустил черного

коня и бросил захваченный в бою меч рядом с телом убитого.

Привязав к своему седлу уздечку запасной лошади, Гуго де Пейн тронулся в путь.

Вскоре он углубился в лесную чащу. На душе его было тяжко. В который уже раз

он размышлял о том, что профессия воина сродни профессии мясника. Так же хорошо

нужно обращаться с острым инструментом и уметь пускать кровь. Только, в отличие

от мясника, воин имеет дело с кровью человеческой. И жизни он отнимает тоже

людские. Какое он имеет право отнимать жизнь у других? Говорят, что сила и удача

даются Богом, но значит ли это, что удачливый и сильнейший всегда поступает

справедливо, побеждая других, более слабых и менее удачливых? А, может, наоборот,

силу и везение дает дьявол, ввергая человека в искушение, заставляя служить себе?

Но Гуго не видел в своем поступке ничего дьявольского. Скольких путников

погубил тот рыцарь, убитый им сегодня на лесной поляне? А не одолей он его, лежать

бы ему самому там, а скольких бы добрых христиан лесной убийца еще заколол своим

длинным копьем? Так кто же действовал по наущению дьявола? Да, остались

сиротами дети, безутешна вдова, но разве лучше было бы, если бы убийства на лесной

дороге продолжались? Разве у тех, кого убивал Арчи де Веро не оставались дома

матери, вдовы и дети?

Конечно, был и иной выбор. Можно было, наверное, развернуть лошадь и

поискать другую дорогу в нужном направлении, но Гуго де Пейн не был уверен, что в

этом случае де Веро не напал бы на него со спины. Да и разве имеет право

христианский рыцарь на трусливое отступление? Разве мог он бежать от опасности?

Нет, наверное, это сам Господь привел его, де Пейна, на эту поляну. Привел, чтобы

восторжествовала справедливость…

Рассуждая так, Гуго немного успокоился. Теперь он не чувствовал за собой вины.

Просто было тягостно и противно, и стыдно. Стыдно за этого Арчи де Веро, за этого

бессовестного человека, убивавшего себе подобных на лесной дороге во имя

пропитания своей семьи. Чем же он тогда отличался от кровожадного зверя,

поедающего своих сородичей ради прокорма? Или некоторые люди от зверей

отличаются только внешне? Что ж, может оно и так. Во всяком случае, жизнь самого

де Пейна говорила об этом многими примерами. Повсюду видел он торжество права

силы и мести, глупые кровопролитные ссоры, страшные казни. Где же она,

христианская добродетель? Где они, добрые люди? Почему их так мало вокруг?

Почему на белом свете так много жестокости и крови? Неужели все это угодно Богу?

Но чем же тогда Бог отличается от дьявола? Гуго де Пейн часто и много размышлял

над этими вопросами, но ответов не находил никогда.

Вскоре шампанский рыцарь получил новую почву для продолжения своих

размышлений. Через два дня пути, проезжая по землям Лангедока, де Пейн

остановился на постоялом дворе в окрестностях небольшого городка Альби. Внезапно

в трактир, где он обедал, вошел оборванный нищий старик, опирающийся на

сучковатую палку.

—Подайте ради Христа и спасения души! — Просил он милостыню, протягивая

тощую, костлявую руку.

Но люди, сидящие в трактире, двое проезжих купцов со своей наемной охраной,

состоящей из дюжины провансальских вояк, не спешили подавать просящему, делая

вид, что вовсе не замечают его. Гуго пожалел старика. Он отдал ему несколько мелких

серебряных монет и сверх того попросил трактирщика накормить нищего.

Старик не отказался, он уселся подле де Пейна на грубо сколоченную деревянную

лавку и внимательно смотрел на молодого рыцаря, но съел нищий совсем немного. К

мясу и вину он не притронулся, хотя и казался на вид очень голодным. Старик съел

только две небольших лепешки, запив их простой водой, а еще три таких же взял про

запас, завернув их в грязную тряпицу.

—Откуда вы, отец, и как дошли до жизни такой? — Спросил Гуго.

—Я из павликиан, добрый юноша, но в этих краях нас охотнее называют

катарами. Я родился здесь, но происхожу из последователей святого Павла, Апостола

Иисуса Христа. Мои предки пришли с востока, из Болгарии. Двести лет назад

проклятые греки вместе с их нечестивым патриархом прогнали нас из наших родных

мест. И вот, давно уже ходят братья наши по землям Лангедока, наставляя людей на

путь истинный, на путь спасения души.

—А разве церковь не делает то же самое?

—Церковь погрязла во грехе. И попали служители ее под власть дьявольскую. И

забыли служители ее то, к чему предназначены были. И не учат они людей Спасению,