на дорогах стали обычным делом, а любой куст мог таить засаду.

Всадник отнюдь не выглядел могучим великаном, он не казался слишком

широким в плечах, да и роста был, скорее, среднего, но, по-видимому, отличался

завидной выносливостью и неприхотливостью. Черненый металл кольчуги, шлем и

длинный меч в ножнах, похоже, нисколько не тяготили его.

На первый взгляд костюм всадника, его оружие и лошадиная упряжь были весьма

просты и не слишком дороги. Ни один предмет снаряжения не блистал ни серебром,

ни золотом, ни самоцветами, и люди, не искушенные в военном деле, крестьянин,

ремесленник или монах, запросто могли принять этого всадника за простого

дружинника. Но внимательные глаза сразу заметили бы на латных сапогах воина

рыцарские шпоры, забрызганные дорожной грязью и оттого не блещущие желтым

металлом, а на талии, под распахнутым плащом, поверх кольчуги –– потертый

широкий пояс, обтрепанный и полинялый, но с сохранившейся еще местами

узорчатой вышивкой из золотых нитей. Для человека сведущего эти два знака

неопровержимо свидетельствовали, что проезжий не только благородного

происхождения, а посвящен в рыцарство. Просто этот рыцарь был скорее беден,

нежели богат.

По обеим сторонам раскисшей дороги простирались, упираясь у горизонта в

темные полосы леса, пустые, брошенные поля, заросшие уже кое-где кустарником.

Усталый и промокший всадник вспомнил, как когда-то, еще и не так давно, здесь, в

этих плодородных угодьях Шампани, золотились хлебные колосья и зрели тяжелые

гроздья винограда. Сердце его сжалось от нахлынувшей тоски по прежним временам,

по временам детства и юности, а на душе у него сделалось мрачно и тягостно.

Несколько лет назад вдоль этой дороги был цветущий край, работали люди,

двигались в обе стороны много пеших и конных. Теперь же и дорога, и местность

вокруг нее опустели. На пути, ведущем в родной замок, он не встретил ни повозок, ни

верховых. Деревеньки с ветхими домишками, разбросанные вдоль этой дороги, были

сильно запущены и почти безлюдны. Везде: в сыром воздухе, в безрадостном пейзаже,

в хмурых лицах немногих, бредущих по грязной дороге, крестьян чувствовалось

какое-то уныние, и, несмотря на то, что отсутствовал всадник всего неполных семь

лет, ему казалось, что прошла целая вечность: настолько разительны были перемены в

родном краю. Последние несколько лет во Франции выдались неурожайными, к тому

же, ужасная коса чумы прошлась по стране. Эти страшные «тощие годы» довели

крестьян до лютого голода, а держателей феодов до существования почти нищенского.

Хмурое утро уже начало переходить в тусклый пасмурный день, когда всадник,

наконец, увидел впереди единственную башню замка Пейн. В небольшом селеньице,

расположенном чуть в стороне от дороги, ведущей к замку, казалось, не было никого.

До едущего не доносилось никаких звуков, свидетельствующих о близости

человеческого жилья. Не слышал он ни голосов людей, ни мычания скотины, ни лая

собак. На месте, где раньше стояла харчевня с маленьким постоялым двором,

оказалось пепелище, да и от старой винодельни остались только несколько обгорелых

бревен. Создавалось впечатление, что жители давно покинули свою деревеньку.

Вдруг, чуть впереди, из-за ветхой скособочившейся хозяйственной постройки

показалась какая-то старая женщина в серых шерстяных лохмотьях. Уныло сгорбив

спину, молча шла она под дождем по направлению к обветшалым домам. Всадник

догнал ее и окликнул:

— Мамаша, что случилось, почему у вас тут такая разруха?

Старуха обернулась, остановилась в замешательстве и внимательно посмотрела

на всадника, неожиданно появившегося перед ней. В одетом по-военному

темноволосом молодом человеке с небольшой бородкой, восседающем на высокой

пегой кобыле, она с трудом узнала сына покойного хозяина поместья Пейн, — Гуго,

— много лет назад уехавшего из дома по воле отца, отправившего единственного

наследника на службу к своему сюзерену.

— Простите, монсеньер, что я, старая, сразу с вами не поздоровалась. Я помню

вас ребенком, а теперь вы так возмужали, что трудно и узнать. — Пожилая женщина

еще раз смерила де Пейна взглядом, быстро скользнув выцветшими от возраста, но

все еще очень внимательными голубыми глазами от простого стального шлема,

прикрывающего голову воина, до его забрызганных грязью латных сапог с золотыми

рыцарскими шпорами, и продолжила:

— После вашего отъезда Господь обрушил на нас много несчастий. Из-за

неурожайных лет мы здесь все время голодали. Сначала умер ваш батюшка. Потом,

два года назад, пришел страшный мор. Многих мы схоронили после него. И ваша

матушка тоже скончалась. А в прошлом году появились разбойники. Они взяли замок,

перебили дворовых людей ваших родителей, из тех, кто после смерти хозяев еще

оставался здесь, разрушили Пейн и разграбили всю округу, забрали весь скудный

урожай, сожгли окрестные виноградники, а нас, бедных крестьян, обложили тяжелой

данью. Много семей умерло. Некоторые погибли от голода, другие — от болезней,

третьи — от холодной зимы, а кто-то — от рук разбойников.

Только теперь Гуго обратил внимание, что и с замком что-то не так. Вглядевшись,

сквозь пелену дождя он заметил, что бревна частокола на невысоком холмике

почернели после пожара, а наверху, вместо кровли родительского дома торчали

обугленные остовы стропил. И только потемневший от копоти, но не тронутый

пламенем каменный донжон[6]по-прежнему гордо возвышался над пепелищем.

Сердце Гуго сжалось от горя. Хотя он и был уже извещен, — полгода назад в

Испании ему передал горестную весть один из французских рыцарей, славный

молодой человек, прибывший из родных краев на службу в Арагон. Рыцарь рассказал,

что родители де Пейна умерли, и замок теперь совсем заброшен. Это известие и было