— Зачем?

Полукровка по-прежнему молчал, просто смотрел, в глазах плавилось ядовитое золото.

— Зачем вы так со мной? Неужели из-за простых глупых слов? Месть слабой беспомощной женщине…

— Лишь отчасти… Я сделал так, чтобы он не страдал совестью. Это мешает.

Я видела перед собой чудовище, демона из самых черных глубин.

— А вы совсем не знаете, что такое совесть. Неужели у вас нет сердца? Хоть крошечной песчинки на его месте?

Он усмехнулся:

— Жалкая попытка.

— Плевать. Вы же забавляетесь с нами, как с лабораторными животными. С ним тоже. Испытываете свои методы и изучаете реакции.

Он кивнул, сцепив руки на груди и многозначительно прикрывая глаза. Кажется, он соглашался.

— Вы просто могли остановить меня у корвета. Поймали бы с поличным и меня и Вирею. Чего же вам еще? Зачем вы заставили меня надеяться?

— Любая пьеса должна иметь завязку, кульминацию и финал, прелесть моя. А замыслам нужен размах. Не люблю мельчить.

— И сейчас вы довольны?

Он кивнул, вновь прикрыв глаза:

— Почти.

— Так что же сделает вас абсолютно счастливым? Моя смерть?

Он зацокал языком и замотал головой:

— Ну что ты, прелесть моя. Твоя жизнь важна.

— Тогда что?

Он осклабился в улыбке:

— Одна крошечная, совершенно необременительная для любой женщины мелочь, которая украсит это блюдо, как вожделенная вишенка на торте. Нужно лишь потерпеть. Ты умеешь терпеть, прелесть моя? — Он кивнул, сам себе в ответ: — Не слишком умеешь.

— Вы не знаете меня.

Ларисс вновь поцокал языком, и от этого звука меня передернуло:

— Я уже все видел. И, кажется, переоценил. Жаль. Ты такая же, как все, но это оказалось весьма кстати.

Проклятый демон прав. Прав с самого начала. Но меня, вдруг, посетила мысль, что он специально всю дорогу талдычил верный вариант, чтобы я не следовала ему. Из гордости, из немого протеста. Из глупого упрямства. Рискованный, но ювелирно рассчитанный шаг, который позволял манипулировать. Как в старой истине: если хочешь что-то спрятать — положи на самое видное место. Он положил так, что намозолило глаза. Но, когда увидел, что я близка к тому, чтобы сдаться — дал надежду спастись. И я попалась. Но, зачем?

Зачем? Только ли из-за Виреи и мелкой мести? Когда это началось, повода для мести не было.

— Порты — тоже ваших рук дело?

Он покачал головой:

— Это не в моих полномочиях, увы — я лишь подал идею. Не слишком умно полностью полагаться на слова наемников, даже если щедро оплатил их услуги. Наемники — как шлюхи, прелесть моя. Насасывают тому, кто больше платит.

Увы, я знала это, как никто другой. Я приподнялась на локте:

— Вы самое мерзкое чудовище из всех, кого я видела, господин управляющий, — хотелось сказать это стоя, снисходительно прикрыв глаза, но я лишь жалко тянула голову, как овца, выпрашивающая корм. Ничтожно все: и я сама, и мои глупые хилые слова. Впрочем, думаю, он предвидел и их.

— Так ты ответишь мне: кто тебя трахнул? Ну же! Кто из них?

Не было никакого смысла скрывать. Я отвернулась и пробормотала:

— Мартин-Доброволец, — это имя будто испачкало губы.

Ларисс какое-то время молчал, потом сухо выдавил:

— Я это запомню.

— Будто так важно, кто тронул рабыню, которую вправе тронуть каждый.

Он покачал головой:

— Ты ошибаешься. Этот ублюдок нарушил данное слово. А это очень серьезно, прелесть моя.

Мне стало почти смешно:

— Какое совпадение: данное мне он тоже нарушил.

— Порой ценность слова зависит от того, кому ты его даешь. Но могу тебя уверить, что он получит по заслугам. Не сомневайся. — Он с омерзительной заботой поправил тонкими пальцами грязное пальцами платье, укрывая мои ноги: — Так что тебе привиделось?

— Откуда эти видения? — Я кивнула на зафиксированную руку: — Из этой трубки?

Ларисс криво усмехнулся:

— Готов поспорить, тебе понравилось. Эта удивительная вещица должна посылать жаркие чувственные образы. Ты так сладко стонала, пока я не разбудил тебя, что теперь мне понадобится наложница.

Кажется, я заливалась краской. Или от напряжения кидало в жар.

Он и не надеялся, что я отвечу.

— Ты ложилась под кого-то из этих собак…

— … я не…

— … это не важно. В этом доме не нужны ни ублюдки наемников, ни зараза. Я был вынужден временно стерилизовать тебя. Это обычная практика работорговцев. Но ты должна быть мне благодарна.

— За что?

Он провел кончиком пальца по плечу, я нервно дернулась, пытаясь избавиться от прикосновения, и вновь залилась краской. Я просто пылала, горела, будто меня натерли жгучим таминским перцем.

— Эта волшебная жидкость дает тебе отсрочку на три месяца. К тому же, дарит незабываемые грезы, как говорят. И я не вижу оснований не верить.

Я все еще не понимала.

— Твой господин хочет сына, или ты забыла?

Я вздохнула и прикрыла глаза, холодея: забыла. Забыла. И предпочла бы не вспоминать.

Ларисс поправил прядь волос, упавшую мне на лицо:

— Так вот, прелесть моя: я дарю тебе отсрочку.

— Не вы — эта синяя дрянь.

Он улыбнулся:

— О нет. Именно я, — он вновь поправил волосы, нарочно касаясь лица. — Я мог выбрать препарат с краткосрочным действием. День-два… Но выбрал другое. И поверь, мне придется постараться, чтобы объяснить этот выбор брату. Мне придется солгать для тебя. Но я тоже считаю, что он погорячился в своих желаниях.

— Никогда не поверю, что вы что-то сделали в мою пользу. У вас свои причины. Может, вы дурачите и его?

Ларисс проигнорировал мои слова:

— Но имей в виду — седонина больше не будет, как я уже и говорил. Будешь справляться сама. Как сумеешь.

Полукровка обошел кушетку, зашел за стеклянную перегородку и покрутил красный вентиль у основания трубки. Развернулся, пристально посмотрел на меня и вышел, привычно нажав на полочку ключа.

Вены вновь запекло. Видно, он перекрыл эту синюю дрянь, когда вошел. Я пыталась освободить руку, но это оказалось невозможно. Я обреченно легла, глядя в потолок, прикрыла лицо ладонью. Меня будто обматывали тончайшей липкой паутиной. Больше нет выхода. Хотелось рыдать. Отчаянно, без стеснения. Но и слез не было. Будто они навсегда высохли под беспощадным норбоннским солнцем. В этом доме я разучилась плакать.

Буду учиться жить. Здесь.

Я не покидала этот дом. Котлован, мечты о свободе — все морок, насмешки полукровки. И Гектор… всего лишь видение. Пусть так и будет. Но, это мое видение.

Только мое.

Я вновь посмотрела на подвешенную колбу. Если Ларисс не лжет — он, впрямь, сделал мне одолжение. Какие бы цели не преследовал сам.

Глава 6

Я