– Не твоя забота! Кто первым ударил, того и пленник, а других вмешиваться не просили, пусть и не лезут!

– Князь, скажи им! – обратилась к Вершине княгиня Володара, самая молодая, но самая знатная среди трех жен, ныне живших в его доме. – А то ведь правда подерутся.

– Давайте мне этот пояс, потом разберемся, – со вздохом сказала князь Вершина. – Не до того сейчас. Все сюда давайте! И пояс, и оружие, и порты. Я себе забираю, а вас, сыновья мои, награжу за смелость, как подобает. Ну, давайте, что ли, лешего этого. – Он кивнул в сторону пленника, который так и сидел в углу, свесив голову и, видимо, ничего не понимая из разговоров в братчине. – Потолкуем, кто такой и как к нам попал.

– Это дело, – одобрил Богомер. – Давно жду. А то ведь сегодня три десятка к нам с неба упали, завтра три сотни упадут…

Мужчины вытащили пленника из угла и поставили перед князем. Башлык с него сорвали, с обритой головы свисал длинный клок волос, оставленный на затылке и заплетенный в косу, что несомненно указывало на племя хазар.[2]Пленник был еще совсем молод, лет двадцати с чем-то. Порядком избитый, с окровавленными губами и большой ссадиной на лбу, он все же ухитрялся сохранять гордый и надменный вид. Пояс с саблей и дорогой верхний кафтан с шелковой отделкой уже лежали на лавке, как добыча, но нижний кафтан, штаны и сапоги тоже могли внушить зависть.

– Ну, кто же ты такой, чудо-юдо? – обратился к нему князь Вершина.

Пленник промолчал, только еще выше поднял голову.

– По-славянски понимаешь?

Опять молчание.

– Не понимает он ничего, – заметил Богомер. – Толмача ему надо.

– Да где же его взять? – Годила огляделся. – Кто же у нас тут по-хазарски понимает? Вышень, ты понимаешь?

Вышень, который неоднократно ездил по торговым делам на Дон, только развел руками: на донских торгах он общался с хазарскими купцами при помощи местных или их собственных переводчиков.

– Я попробую помочь тебе, князь, если ты мне позволишь, – сказала Замила, которая из любопытства тоже пробралась в братчину. – Если ты прикажешь, я сама поговорю с ним.

– Говори, – предложил князь Вершина. – Спроси, кто он такой.

Замила была наиболее любимой из княжеских жен. Двадцать лет назад молодой еще Вершина взял хвалиску Замилу как добычу среди прочего имущества одного хорезмийского купца, но со временем очень полюбил, объявил свободной и стал называть ее своей женой. Двадцать лет спустя смуглая, черноглазая хвалиска, хоть и немного растолстела, еще оставалась довольно красивой, и Вершина баловал ее, не жалел серебра, вырученного у хазарских, булгарских и вятичских купцов, на шелка заморской работы, украшения и прочее, что может порадовать женщину. Единственного сына Замилы, которого поначалу в Ратиславле звали просто Хвалисом, Вершина в день первого взрослого посвящения нарек Хвалиславом – имя вроде бы и княжеское, и новое в роду, как раз под стать сыну чужеземки.

Родным языком Замилы, родившейся в Хорезме, был хвалисский, как его называли славяне. С хазарским он не имел ничего общего, но женщина, с детства воспитанная в мусульманской вере, немного знала арабский и теперь, запинаясь и с трудом подбирая слова, обратилась к пленнику на нем. Хазарин перевел на нее взгляд – похоже, этот язык он понимал. Помедлив немного, он что-то ответил.

– Его зовут Чаргай, сын Туганаша, – перевела княгиня.

– Как сюда попал?

– Приехал, сопровождая своего родича, Арсамана Пуяна, – ответила Замила, обменявшись с пленником еще несколькими словами.

– Разбойничать приехал? – грозно спросил Богомер. – Что же он нас так худо оценил – имея тридцать человек, на целую волость замахнулся?

– Они приехали не воевать. Арсаман хочет торговать с нами. Князь Святомер, как он говорит, свиет-малик всей земли Вантит,[3]позволил ему проехать через его земли.

– Так то через его земли! Где вятичи и где мы! – Князь Вершина возмущенно всплеснул руками. – Заблудились, что ли?

– Князь Святко, как он говорит, заверил их, что вся эта земля в его власти и здесь они могут брать все, что захотят, – с некоторым злорадством перевела княгиня ответ Чаргая. – Похоже, муж мой, он хочет сказать, что оковский князь объявил нас своими данниками и смердами и разрешил ему делать тут все, что он захочет.

В братчине поднялся шум. Все прекрасно помнили, как этой весной сын оковского князя Святомера, Доброслав, уговаривал угрян присоединиться к походу на хазар, затеянному русскими князьями с Оки, Дона и Днепра. Угряне принадлежали к кривичскому союзу племен и находились под властью смоленских князей; без разрешения смоленского князя, вернее, правившей ныне княгини Избраны Велеборовны князь Вершина не мог выступить в военный поход, да и сам не горел ратным пылом. Не желая смириться с отказом, княжич Доброслав пытался силой заставить угрян идти воевать, выкрав двух старших Вершининых дочерей – Лютаву и Молинку. И хотя Лютомер вернул обеих девушек домой, не допустив ущерба родовой чести и не ставя под угрозу благополучие племени угрян, все понимали, что князья оковских вятичей затаили нешуточную обиду и та неприятная повесть обязательно будет иметь продолжение.

– Давно я говорил – князь Святко нам обиды не спустит! – наперебой кричали Ратиславичи, от гнева и волнения забыв о порядке.

– Он чего себе удумал, синец проклятый, – что нашу землю на разоренье раздавать может!

– Может, еще дань ему прикажет давать?

– Уведите! – Князь Вершина кивнул в сторону пленника. – Богоня, уйми ты народ! Давайте толком подумаем.

Старейшина принялся кричать, унимая сродников. Вершина сидел с мрачным лицом. Не поймешь, то ли сами хазары не заметили, где кончились вятичские земли и начались угрянские, то ли князь Святко нарочно выставил Угру своим владением, чтобы руками хазар нанести угрянам обиды и разорение. Конечно, самому ему не до того, небось увяз на Дону всеми копытами! Однако должен же он понимать, что трем десяткам хазар на Угре придется несладко. Так кто эти люди? Кто придет мстить за их смерть и плен? С кем князь Святко поссорил угрян?

– Стой, стой! – Боярин Будояр вскочил с лавки и побежал вслед за пленником, которого уже выводили из братчины. – Где те хазары-то его, сродники, что ли? Как, ты сказала, его звать, Вершинина? Погоди, спроси еще, где они? Тоже, поди, примериваются ограбить кого-нибудь?

Выслушав вопрос, пленник усмехнулся и произнес что-то такое, отчего Замила досадливо дернулась и даже слегка покраснела.