После этого, встретив Веронику в коридоре, Ксения довольно резко ее спросила:

— Вероника Захаровна, как вы могли так отозваться о работах Н? Разве вы не понимаете, что для него это, может быть, даже тяжелей, чем узнать плохую новость о своем здоровье? А ведь вам лучше, чем кому-либо другому, известно, какой у него сложный порок сердца, как он борется за жизнь…

— А в чем проблема, Ксения Антоновна? — Вероника с иронией посмотрела на собеседницу. — Я как раз и лечу ему сердце. Но вовсе не обязана хвалить его мазню. Пусть лучше следит за своим здоровьем, гуляет по парку, а не строит из себя Ван-Гога. Гм, проклюнулся талант на старости лет.

— Во-первых, какое вы имеете право судить о его таланте? А, во-вторых, если после посещения врача больному стало хуже, значит, плохой это врач. — Ксения говорила, искренне возмущаясь, и голос ее срывался.

Зато Вероника отвечала ровно и уверенно:

— А вот о моей квалификации, дорогуша, не вам судить. Мне уже дали оценку люди куда более компетентные, чем работники этой больнички.

— Я знаю, что вы переходите работать в коммерческую клинику. Может, вы и прошли все тесты по специальности. И все-таки вы плохой врач, потому что не любите больных.

Сказав это, Ксения быстро зашагала прочь, но вслед услышала иронический смешок Вероники:

— Конечно, я люблю здоровых.

С тех пор у Ксении не было каких-либо столкновений с Вероникой Бурчак, но предубеждение против этой самоуверенной и нагловатой женщины осталось. И вот теперь придется позвонить именно ей. Что ж, по крайней мере, как специалист-кардиолог Вероника не вызывает сомнений. На другой день Ксения узнала у секретаря телефон Бурчак и вскоре с ней созвонилась.

— Здравствуйте, Вероника Захаровна, вас беспокоит Ксения Радунко, — сказала она официальным тоном. — Дело в том, что вчера внезапно умер от сердечного приступа больной. Крепкий с виду мужчина, всего тридцать восемь лет, на учете по болезни не состоял. Я его никогда раньше не видела, он был на участке Фиры Осиповны, а у нее ведь сейчас ничего не спросишь. Но в его истории болезни есть две ваши записи. Вот я и подумала: может, вы его помните? Действительно ли он был серьезно болен?

— Для начала назовите мне его фамилию, — насмешливо откликнулась Вероника.

— Ах, да… Еськов Николай Гаврилович. Работал охранником в частной фирме.

— Да, помню. С виду здоровяк, но сердце с большими проблемами. Я собиралась поставить его на учет, но он так и не захотел пройти полное обследование. Знаете, эти дебильные мордовороты никогда не верят, что больны. Наверное, пил, курил, трахался без разбора, парился в баньке и все в таком роде. В общем, шел по полной программе к своему концу. А вы успели довезти его до реанимации?

— Да что вы, он умер еще до моего прихода. Такая скоропостижная кончина, что даже странно.

— Вы знаете, я видела столько более странных случаев, что уже ничему не удивляюсь.

После разговора с Вероникой Ксения еще узнала о результатах медицинской экспертизы. Там тоже все было бесспорно: никаких посторонних препаратов в организме Еськова не обнаружили, смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности.

Весь день Ксения сама себя убеждала, что нечего ей терзаться сомнениями, что предсмертная исповедь Еськова — полный бред. Но спокойствие так и не приходило. Все раздражало, все валилось из рук. Какое-то чувство, похожее на сознание неисполненного долга, подтачивало Ксению изнутри.

Вечером дома, закончив все дела и усевшись перед телевизором, она не могла сосредоточить внимание на экране. Рассеянно переключая телеканалы, Ксения нашла какую-то искусствоведческую передачу — и тут внезапно заинтересовалась: речь шла о театре, в котором работала последние годы Марина Потоцкая. Показывали отрывки спектаклей, репетиции. И вдруг в одном кадре появилось крупным планом прекрасное лицо Марины. Ксения подумала, что напрасно журналист Илья Щучинский советовал актрисе сделать пластическую операцию. Марина была так же хороша, как в молодости, только в чертах лица появилась строгость, темнее стали тени в уголках глаз, ироничней взгляд, тверже губы.

Дальше оператор снял аллею в сквере возле театра. Потом в кадре вновь появилась Марина, уходящая прочь по этой аллее. Вдруг она оглянулась и долгим, тревожным взглядом посмотрела прямо на зрителей. Ксения даже вздрогнула: этот взгляд словно проник в ее душу. И она внезапно поняла, как именно ей надо поступить.

Виктор Голенищев был благодарен своим родителям за данное ему имя. Он считал, что оно вполне соответствует его сути, ибо с младых ногтей и до глубокой зрелости привык чувствовать себя победителем.

Виктор родился в семье, причисленной к рядам номенклатурной советской аристократии. Дедушка Виктора был одним из тех речистых комиссаров, которые довольно быстро переместились с полей гражданской войны в самый центр Москвы, стали делать советскую политику, но при этом до конца своих дней оставались неистощимы в рассказах о боевом прошлом. Сыновей он назвал Семеном и Климентием в честь своих любимых красных командиров Буденного и Ворошилова. Семен рано погиб в результате несчастного случая, а Климентий продолжил дело отца, став политическим журналистом, и продолжил свой род, став отцом Виктора и Вячеслава.

Дети, рожденные в привилегированной семье, чувствуют свою избранность даже уверенней и глубже, чем их предки, которые еще помнят, как были некогда «простыми». Виктору и Вячеславу не пришлось карабкаться наверх и закрепляться там, доказывая свою незаменимость и благонадежность. Парни, что называется, пришли на готовое, и для самоутверждения им хотелось демонстрировать не преданность, а дерзость и фрондерство. Это они и делали, привлекая эксцентричными выходками внимание богемного столичного бомонда и вызывая снисходительные улыбки старшего поколения: ну, молодо-зелено, пусть перебесятся. Впрочем, Вячеслав, с детства прозванный Вячиком, в своем эпатаже перегнул палку. Он, в отличие от Виктора, не обладал здоровьем и физической силой, а потому не мог, подобно брату, преуспевать в спорте, гонять на мотоцикле и автомобиле и ночи напролет трястись в бешеных ритмах рок-н-ролла и твиста. И свое физическое отставание он решил компенсировать в интеллектуальной сфере. Вячик стал активно сотрудничать в подпольном самиздате, вскоре прослыл опасным человеком и диссидентом, что прибавило ему поклонниц и принесло дополнительный авторитет у приятелей. Однажды вышел скандал: самиздатовская группа была замечена КГБ, это грозило большими неприятностями, и Голенищеву-старшему пришлось задействовать все свои связи, чтобы замять дело об участии Вячика. Оступившееся дитя было срочно отправлено подальше с дипломатической миссией, — благо, Вячик был выпускником МГИМО. Вскоре он женился на иностранке и не возвращался на родину-мать до самых переломных времен.

Виктор, в отличие от брата, делал ставку на патриотизм и не отождествлял родину с государством. Он смог прославиться и приобрести определенную степень свободы даже в пределах своего тоталитарного отечества. В этом ему помог спорт, а также общительный характер и артистичная натура.