старше своих двадцати двух лет. Но когда я услышала, как она смеется, и увидела, как жизнерадостно она поедает сладкие булочки, я сразу же признала в ней ровесницу, и, честное слово, очень обижалась за Веру, когда потом слышала от покупателей: «Вот у вас здесь пожилая женщина работает, позовите лучше её». Я все думала: да неужели у вас глаз нет? Разве вам не видно, что перед вами молодое существо? Правда, Верочка чаще всего вела себя серьезно и очень вальяжно, но когда она принималась хихикать или просто смеялась, сразу было видно, сколько ей лет.

Ещё Вера поразила меня тем, что я до этого просто не встречала женщин её типа. Поначалу и очень долгое время потом она казалась мне ни на кого не похожей, а вот сейчас я довольно часто вижу женщин её типа, похожих на неё лицом и телосложением, и даже иногда принимаю их за неё. Но тогда у меня такого опыта не было, и Вера казалась мне единственной в своем роде.

Мы очень быстро с ней подружились, и это была её заслуга. У Веры было одно качество, которое крайне редко встречается у женщин: она очень охотно делилась своими знакомствами с представителями другого пола. Надо признаться, что таких знакомств, дружб, полудружб, флиртов и полуфлиртов у Верочки было великое множество, а у меня их вовсе не было, и мне их только хотелось иметь. Не только я, но и другие наши девушки не переставали удивляться, как это Вера, несмотря на свой облик солидной дамы, умудряется завоевать внимание такого множества разнообразных мужчин и молодых людей. Дело было в том, что Вера умела их слушать, да ещё с серьезным видом. А что ещё мужику надо, чтобы распустить свой павлиний хвост? Вот они и распускали перед Верой свои хвосты, она же пользовалась их вниманием и любила быть в окружении мужчин, но очень охотно давала их «поносить со своего плеча». Так она познакомила меня с Мишей Гутерманом, Мишей Тарасенковым, нашим 79-м Славиком, Герой Бахчиевым[1], с красавцем Боренькой Ерофеевым, с просто Сереженькой, у которого были очень красивые глаза, и даже с главной своей драгоценностью – Сережкой (Ильдаром) Хановым, начинающим художником из Татарии, учеником Дейнеки. Она так щедро делилась своими знакомствами и делала это с таким благожелательством, что это казалось просто невероятным. Потом я увидела, что Вера вообще любит делиться тем, что у неё есть, и что она очень внимательно относится к желаниям и предпочтениям знакомых ей людей. Никто другой не мог сделать именно такой подарок, какой тебе хотелось. Например, вскоре после нашего знакомства, Вера купила себе смешную игрушку – заводного слоника, который мне очень понравился. Я не помню, чтобы я вслух выразила желание иметь такого слоника, но видимо, восхищалась им, а Вера заметила это и подарила его мне на день рождения. Честное слово, я на такое была не способна. Потом я просто старалась учиться у Веры этому умению – быть внимательной к пожеланиям других людей. Иногда мне это удаётся.

Ещё я узнала, что Вере довольно трудно живется, даже в чисто материальном аспекте. Её мама Лия Соломоновна была очень больным человеком и получала пенсию в 30 рублей, то ли по инвалидности, то ли за покойного мужа, Вериного отца. Вместе с Вериной зарплатой в 85 рублей это составляло их семейный бюджет. Учитывая то, что у них много денег уходило на лекарства и на консультации у врачей, на жизнь оставалось совсем немного. Тем не менее, в их доме постоянно толклись родственники из других городов – Кишинева, Казани, Саранска и прочих – или гости, в том числе и я. Само собой, они жили очень экономно, и Вера во многом была вынуждена себе отказывать, но при этом она умудрялась ещё делиться тем малым, что у неё было. Она могла отдать половину еды со своей тарелки или одолжить денег до зарплаты, или сделать какой-нибудь небольшой, но приятный подарок. Она часто покупала сама себе цветы, хотя ей их иногда и дарили. Цветы были единственной вещью, из-за которой Вера умела торговаться. Во всем остальном, она была, что называется «интеллигентным человеком» – не пила, не курила, не ругалась матом и не любила скабрезных анекдотов.

Вера была очень привязана к матери, и в прямом, и в переносном смысле. У Лии Соломоновны было больное сердце, и у неё часто бывали приступы, во время которых ей страшно было оставаться одной или даже с соседями, поэтому она тут же звонила Вере, а та срывалась с места и неслась домой, в Фурманный переулок (она доезжала туда за полчаса). Я всегда изумлялась той быстроте, с которой Вера бросалась к телефону. Она постоянно ждала звонков матери и боялась их. Конечно, до поры до времени все обходилось, но Вера постоянно жила как на пороховой бочке. Если она была у кого-то в гостях, она несколько раз звонила матери и часто уходила домой раньше, чем ей хотелось. По приходе домой её первый вопрос был: «Сусик, как ты себя чувствуешь?». И Лия Соломоновна начинала тщательно перечислять, где, как и что у неё болело в течение дня. Кстати, Вера тоже умела очень подробно рассказывать о своих болезнях, унаследованных от мамы. Однажды у нас с ней состоялся изумительный диалог. Вера пришла на работу и с утра пораньше заявила, что она себя очень плохо чувствует, потому что не выспалась. Я выразила сочувствие и спросила, что ей мешало спать. Далее шел собственно Верин монолог.

Вера: – У меня безумно болела спина.

Я покачала головой.

Вера: – Потом у меня заболел зуб.

Я сочувственно охнула.

Вера: – Я просто не знала, куда положить голову, так она у меня болела.

Я от жалости зажмурилась.

Вера: – А ещё у меня совершенно отнимались ноги.

Я широко открыла глаза.

Вера: – И знаешь, ещё разыгралась такая тахикардия, просто ужас.

Я раскрыла рот.

Вера: – И как назло, ещё разболелся живот, я никак не могла его успокоить.

Я начала хихикать.

Вера: – Кроме того, была такая духота, я просто задыхалась.

Тут я начала просто ржать. Вера посмотрела на меня и начала хохотать вместе со мной.

Вера познакомила меня и со старшими представителями наших постоянных покупателей. Одним из них и самым, пожалуй, любимым был Петр Иванович Заболотный, военный, переводчик технической литературы. Она показала мне М. В. Куприянова из Кукрыниксов, он приходил к Елене Павловне. Приходил к нам режиссер Л. З. Трауберг, которого мы недолюбливали, потому что он без спросу лез