свои должности, что означает существенный удар по их положению в обществе. Самые могущественные люди мира превратятся в слабейшую из восьмидесяти фракций.

— Никто из наемных убийц не выжил, — сказала Фрава. — Фракция «Слава» пока не знает, увенчалась ли их затея успехом. От тебя требуется заменить душу императора… — она глубоко вздохнула, — …с помощью подделывания.

«Они с ума посходили, — подумала Шай. — Подделать даже собственную душу — задача не из легких, причем ее не надо создавать с нуля».

Арбитры не понимали, о чем просят. Хотя откуда им? Они ненавидели подделывание или, по крайней мере, так заявляли. Они ходили по воссозданной напольной плитке мимо копий античных ваз, позволяли своим целителям заживлять тело, но ничего из этого не называлось на их языке «подделыванием».

Кощунством они считали подделывание души. А значит, кроме Шай, надеяться им не на кого. Никто в их обществе на такое не способен. Может, и у нее не получится.

— Ты сможешь это сделать? — спросил Гаотона.

«Понятия не имею», — подумала Шай.

— Да, — сказала она вслух.

— Подделка должна быть точной, — строго предупредила Фрава. — Если у фракции «Слава» появится хоть малейшее подозрение, они набросятся всем скопом. Император должен вести себя естественно.

— Я же сказала, что могу это сделать, — отозвалась Шай. — Но это трудно. Мне нужны сведения об Ашраване и его жизни. Все, что можно достать. Для начала официальные хроники, но от них толку мало. Придется хорошенько расспросить тех, кто хорошо его знал: слуг, друзей, членов семьи, и все записать. Он вел дневник?

— Вел, — ответил Гаотона.

— Прекрасно.

— Эти документы опечатаны, — возразил другой арбитр. — Он велел их уничтожить…

Все посмотрели на говорящего. Тот сглотнул и потупил взгляд.

— У тебя будет все, что попросишь, — пообещала Фрава.

— Еще понадобится человек для проверок, — добавила Шай. — Я буду проверять на нем мои подделки. Мужчина, великий, приближенный к императору и хорошо его знавший. Так я пойму, правильно ли выстраиваю личность.

Ночи! До выстраивания личности еще надо дожить. Первый шаг — изготовить печать, которая схватится. Неизвестно, справится ли она хотя бы с этим.

— И разумеется, понадобится духокамень.

Фрава смерила Шай взглядом, скрестив руки на груди.

— Вы же не думаете, что я обойдусь без духокамня? — сухо произнесла Шай. — Если придется, я вырежу печать из дерева, но вашей цели и так нелегко добиться. Духокамень. Много духокамня.

— Ладно, — сдалась Фрава. — Но все три месяца с тебя не спустят глаз.

— Три месяца? Это займет не меньше двух лет.

— У тебя сто дней, — отрезала Фрава. — Если точнее, уже девяносто восемь.

«Невозможно».

— Отсутствие императора на людях последние два дня официально объясняли тем, что он оплакивает смерть жены, — сказала одна из арбитров. — Фракция «Слава» заключит, что мы пытаемся выиграть время после кончины императора. Когда истекут сто дней уединения, они потребуют, чтобы Ашраван предстал перед двором. Если этого не случится, нам конец.

«И тебе тоже», — подразумевалось в ее тоне.

— Я хочу золото, — сказала Шай. — Представьте, сколько я запрошу, и удвойте сумму. Я покину эту страну богатой.

— Идет, — согласилась Фрава.

«Слишком легко согласилась», — подумала Шай.

Восхитительно. Ее собираются убить, как только она завершит работу.

Что ж, у нее девяносто восемь дней, чтобы выбраться на свободу.

— Несите записи, — сказала она. — Мне нужно место для работы, вдоволь расходных материалов, и верните мои вещи.

Она подняла палец прежде, чем послышались возражения.

— Я не прошу знаки сущности, но верните все остальное. Не ходить же мне три месяца в той же одежде, что и в темнице. И если уж на то пошло, пусть мне немедленно наполнят ванну.

День третий

На следующий день, когда Шай выкупалась, досыта поела и впервые со дня поимки отоспалась, послышался стук в дверь.

Ей выделили комнату — крошечную, едва ли не самую унылую во всем дворце, еле уловимо пахнущую плесенью. Разумеется, ночью к ней по-прежнему приставляли стражников. Насколько она помнила планировку огромного дворца, ее поселили в одном из наименее посещаемых крыльев, которое в основном использовали как хранилище.

И все же это лучше, чем темница. Самую малость.

Стук заставил Шай оторваться от изучения старого кедрового стола. Похоже, последний раз его полировали еще до ее рождения. Один из стражников открыл дверь, впустив пожилого арбитра Гаотону. Тот принес шкатулку примерно в две ладони шириной и пару дюймов высотой.

Шай бросилась навстречу, заработав свирепый взгляд от капитана Зу.

— Держись подальше от его светлости, — прорычал он.

— Или что? — спросила Шай, принимая шкатулку. — Прирежешь меня?

— В один прекрасный день я с огромной…

— Да-да.

Шай вернулась к столу и откинула крышку шкатулки. Внутри лежали восемнадцать печатей с гладкими, негравированными клише. С замиранием сердца она вытащила одну и принялась внимательно разглядывать.

Ей вернули очки, и больше не приходилось щуриться. На смену поношенному платью пришла гораздо более подходящая одежда — простая красная юбка до середины икры и блузка на пуговицах. Великие сочли бы такой наряд немодным: последнее время они отдавали предпочтение одеяниям в античном стиле. Шай это казалось отчаянно скучным. Под блузку она надела тугую хлопковую сорочку, под юбку — обтягивающие брюки. Трудно угадать, когда ради маскировки понадобится избавиться от внешнего слоя одежды.

— Хороший камень, — оценила Шай.

Она достала один из своих резцов с наконечником толщиной с булавочную головку и опробовала его на камне. Тот оказался превосходным — откалывался легко и ровно. Духокамень почти такой же мягкий, как мел, но не крошится. По нему можно резать очень точно, а потом обжечь метку, и печать обретет твердость кварца. Единственный способ сделать печать еще лучше — вырезать ее из самого кварца, но это невероятно сложно.

Еще ей выдали ярко-красные чернила кальмара с добавлением небольшого количества воска. Годились любые свежие натуральные чернила, но животные подходили больше растительных.

— Ты что… стащила вазу из коридора? — Нахмурившись, Гаотона указал на вазу у стены.

Шай и правда прихватила ее на обратном пути из ванной. Один из стражников попытался ей воспрепятствовать, но она заговорила ему зубы. Теперь этот стражник покраснел.

— Мне было любопытно оценить уровень ваших поддельщиков.

Шай отложила инструменты, водрузила вазу на стол и перевернула набок. На глиняном донышке виднелся красный оттиск.

Печать поддельщика трудно не заметить. От нее остается не простой оттиск на поверхности предмета, а вдавленный узор из красных бороздок. Круглый ободок тоже красный, но выпуклый.

По печати можно многое сказать о мастере-поддельщике. От этой, например, веяло безликостью. Ничего общего с настоящим искусством, что лишь больше подчеркивало филигранную проработку и утонченную красоту самой вазы.