власти идет по одной схеме: недовольство теорией — протест против практики — выступление против власти.

— Это я уже начинаю понимать, — признался Корсаков. — Но почему вы сказали, что история с расстрелом Романовых — только часть истории? Тогда — какой истории?

Степаненко помолчал, размышляя. Могло даже показаться, что он сомневается. Потом, решившись, ответил:

— Видите ли, все, что происходило в России почти сто лет назад, практически повторяется.

— В каком, простите, смысле? — слегка растерялся Корсаков.

— В самом прямом. Судите сами: сто лет назад император даровал свободы своим подданным. И сразу же появляются Дума, которая все время спорит с монархом, газеты, которые его критикуют, и журналисты, которые выискивают грязь. Вы, Игорь, не обижайтесь, это не старческое злопыхательство. Сейчас ведь ваша возрастная группа уверена, что, критикуя власть, творит добро. Точно так же было и сто лет назад. Именно эти институты, их представители и добивались коренных перемен, радикальных изменений, понимаете? А Николай Романов, человек слабый, наслушавшись разных теорий о необходимости прогресса, задумался. И силы на него влияли самые разные. И политические, и экономические, и даже, можно сказать, потусторонние. На императора оказывалось бешеное давление со всех сторон. Даже, как утверждают многие современники, со стороны младших Романовых, то есть представителей побочных ветвей. Отречение Николая оказалось той целью, которая сплотила людей совершенно разных взглядов и убеждений, однако, как только цель эта была достигнута, вчерашние союзники оказались едва ли не врагами. Будущее России оказалось не только туманным, но и рискованным. Ни Временное правительство, ни попытки установить военную диктатуру ничего не дали. Россия разваливалась, и в очень скором времени многие из тех, кто недавно в едином порыве убеждал Николая отречься, стали возвращаться к идее реставрации монархии. Существовало не менее трех вариантов, каждый из которых, при всей их византийской необычности, имел убежденных сторонников.

Первый вариант предполагал призвание на трон Михаила. Его сторонники распускали слух, будто бы сам император Александр III намеревался передать трон именно Михаилу, а не слабохарактерному Николаю. Николай, де, и сам был не против и даже обещал своему венценосному отцу так и сделать, но под давлением своей супруги от обещания отказался. Потому, мол, и пришлось добиваться отречения Николая, что прогерманское влияние императрицы в условиях войны стало угрожающим. Второй вариант предполагал воцарение царевича Алексея с учреждением при нем особого Совещания, которое будет связывать интересы России с представлениями юного монарха, дабы избежать возможного влияния матери. Третий вариант был, пожалуй, самым оригинальным. Он состоял в том, что народ в лице своих представителей явится к Николаю, проронит слезу и повинится за нерадивых и немощных умом, которые заставили его отречься. Потом снова позовут его на трон. Тот предложение примет, виновных простит, но даст клятву, что Александра будет совершенно удалена от государственных дел. У каждого из вариантов было много сторонников, которые видели в этом свой прямой и живой интерес. Необычайно популярна была в те дни история восемнадцатого века с его бесконечными переворотами. Значение гвардии возросло необычайно! Вспомните хотя бы генерала Корнилова с его попыткой переворота: он снимает с фронта части и направляет их в тыл, к столице. Ведь это же было прямое и обыкновенное предательство! — Степаненко замолчал, и видно было, что он нервничает, будто речь идет о чем-то насущном, о какой-то проблеме, которая его беспокоит прямо сейчас! — Вот вы начали с расстрела, — заговорил он уже спокойно, — а ведь этого события много-много лет как бы и не существовало, никто его не упоминал ни в каких официальных публикациях…

— А почему так происходило? — перебил Корсаков.

— Причин было много, и перебирать их сейчас нет смысла, — усмехнулся Степаненко, — но, когда будете подводить итоги нашей беседы, когда будете работать над своей публикацией, сравните обстоятельства, при которых Романовы были отправлены в Тобольск в августе семнадцатого, и те, при которых их вывозили из Тобольска в апреле восемнадцатого.

— Конечно, буду сравнивать, — сказал Корсаков, — но и ваше мнение хотелось бы узнать.

Степаненко кивнул:

— В августе семнадцатого тогдашние власти были так неустойчивы, что никак не могли решить, что же делать с семейством последнего императора, и отправили, как говорится, с глаз долой. А в восемнадцатом власть большевиков уже понимала, что просто так бывшие не исчезнут, значит, будет большая драка, и царь-батюшка, хоть и плюнувший на всю Русь-матушку, вполне может стать новым знаменем в этой драке!

— Почему «плюнувший»? — немного обиделся Корсаков.

— Потому что забота о государстве Российском была ему вручена в момент восхождения на трон путем процесса, который именуется помазание Божье, — усмехнулся Степаненко, — а Николай отречением показал, что ему на эту самую волю, на помазание, было… Ну, я уже выразился…

— Ну ладно, я не поп, чтобы в таких тонкостях разбираться, — махнул рукой Корсаков. — Но неужели Романовых не пытались вывезти из Тобольска раньше?

— Пытались, конечно! Правда, об этом только слухи ходили, не более. Говорили, например, будто зять Гришки Распутина бегал по Питеру, собирал деньги на спасение августейшего, а потом исчез вместе с теми самыми деньгами, ну, да ладно, их дела. — Степаненко усмехнулся и сразу посерьезнел. — А когда весной восемнадцатого стало ясно, что серьезная борьба за власть только начинается, тогда и вспоминают про Романовых! Есть много версий по поводу того, что с ними делать, но сегодня копаться в них нет смысла. Важна реальность. Кстати, учтите, что в августе семнадцатого охрана семьи Романовых была возложена на полковника Кобылинского, в подчинение которому было отряжено более трехсот человек, причем все фронтовики, то есть люди, умеющие пользоваться винтовкой и иным оружием. И когда в Тобольске стали появляться некие «рабочие отряды» из Омска или Екатеринбурга, отряд Кобылинского им было никак не одолеть. А вот в апреле восемнадцатого прибывает некий Яковлев, Москвой уполномоченный, а с ним еще десяток — полтора людей. — Степаненко с усмешкой посмотрел на Корсакова: — Ну, куда им с сотнями полковника Кобылинского тягаться? А выходит, что и тягаться не надо было. Просто пришел этот Яковлев к полковнику: мол, у меня приказ Совета народных комиссаров — вывезти Романовых в столицу! А полковник ему: а моим солдатам с прошлого года никаких выплат на содержание при исполнении задания не совершали, люди мои голодом сидят, по Тобольску шастают, работу ищут! А Яковлев ему: подготовьте ведомость с указанием всех накопившихся задолженностей по каждому персонально. А полковник: и что? А Яковлев: и