коммуналку для неимущих. В Оазии на тот момент действовала одна очень знаменитая статья 24, которая предусматривала полное изъятие всего имущество в пользу государства, данное средство наказания применялось за воровство государственного бюджета, коррупции и неуплату большой суммы налогов. Так же почти до самого утра из его головы так и не уходили мысли о прекрасной и грациозной Марии. Её золотистые волосы, поставленная речь, светло-зелёные глаза не давали покоя разуму Павла. Уснуть ему удалось лишь только в 4 часа.

Утро после питательного дождя выдалось умерено холодным и туманным, на окнах были заметны маленькие капельки прозрачной росы. В изоляторе, где трудно вести учёт за временим, было тихо и спокойно, лучики солнца уже зашагали по бетонному полу, всё ближе приближаясь к железной койки.

Правдин тяжело открыл глаза, в голове всё трещало, как на костре. Свежесть и солнечный свет гармонично пробуждали или даже готовили Павла к трудному дню, дню жалких оправданий или честного признания. Правдин с минут десять, не издавая ни звука, сидел на краю тонкого матраса. Ему предстояло решить жизненный ребус, до которого вчера не доходили руки, теперь же будучи с новыми силами, он решал что выбрать. «Но думать тут нечего, подумал он, всё очевидно, меня признают виновным и мне не отвертеться. Жизнь захотела меня наказать за безнравственность моих деяний и туманное легкомыслие» проговорил он про себя. К богу он был равнодушен, но в эту горькую минуту вспоминал, как не раз когда-то ездил с отцом в Лужинский храм, где так прекрасно горели парафиновые свечи и пахло благовонным ладаном, а эти загадочные рисунки на стенах, которые были написаны самыми искусными мастерами, несли в себе глубокий исторический смысл. Так же в голову врезались воспоминания о священнослужителе, одетым в красивую мантию с большим позолоченным крестом и жёлтым воротником на шее. «Какая всё-таки высокая эстетическая вера эта — христианство. Не зря говорят, что у искусства нет границ.» промелькнуло в голове Правдина. Отец его был человеком верующим, по крайне мере таким казался для Павла и ждал от него того же. С этими мыслями к Правдину пришло осознание одиночества, которое начало душить его разум и сушить без того сухое горло.

— Как же мне тебя не хватает, папа. — чуть было хриплым голосом промолвил Павел.

Осознание того, что нет на земле ни одного человека, который сейчас разделил бы с ним его неприятность, впервые забеспокоило его. Только один бог в эту минуту слушал и вникал в его мысли и речи, именно так казалось Павлу.

В полдень зашёл Медведев, для того чтобы задать ещё партию не мало важных вопросов. Правдин без каких-либо уклонений, честно ответил на каждый, потому что как никто понимал ту тяжесть профессии следователя, а именно умение доставать из маленькой ниточки большой запутанный клубок, придавать самым заурядным вещам большой и бесценный смысл. Дальше следователь дал прослушать обработанные фрагменты установленной в его кабинете прослушки. Прослушав несколько секунд, Павел признал документально свой голос и немедленно попросил выключить, так как импульсы его мозга начинали входить в раж, от жестокой саморефлексии. Всё-таки совесть у него была, она и порождала неприятное чувство стыда и позора.

Через час следователь, оповестив о том, что завтра будет судебное разбирательство, оставил Правдина в покое. Он остался сидеть в одинокой тишине, которая холодила его душу. Готовится к суду он не собирался, так как признавал свою вину в полном объёме. Но эта тишина продолжалась не долго, уже после обеда к нему в сизо нагрянул начальник судебной коллегии Шрамков Максим Фёдорович. В камеру зашёл хмурый, морщинистый старец, державший в левой руке листок бумаги и удостоверение судьи Правдина. Павел прекрасно знал зачем он пришёл. У них произошёл разговор.

— Максим Фёдорович, не подумайте нечего плохого, это лишь мой неправильный шаг в неизвестность. — робко сказал Павел. В этот момент чувство стыда зашкаливало, приходилось оправдываться перед человеком, который в одно время доверился ему. Ведь он поверил в него, приложил свою руку и получается, что обжёгся.

— Неизвестность говоришь. Теперь ты можешь уже не оправдываться. Ты сделал, что сделал и жить тебе с этим, тебе и ещё раз тебе, не мне и никому больше. Сделав этот свой шаг в неизвестность, ты посрамил не только своё имя, но и имя своего отца, который доверил тебе фамилию. По мимо этого отец твой был немало известным человеком, человеком с большой буквы. — присев на стул сказал старик.

— Но я не за тем пришёл, чтобы тебе тут морали читать, я пришёл сюда с целью снять с тебя титул судьи. Вот документ с подписями всех судей нашей коллегии и вот здесь я поставлю свою подпись — чуть помолчав, проговорил Шрамков.

Он вытащил из правого верхнего кармана своего чёрного пиджака ручку с золотым обрамление. Перо ручки опустилось на бумагу и в одно мимолётное мгновение его сухая старческая кисть черканула подпись напротив надписи «Шрамков М.Ф.». После этого Шрамков взял в руки удостоверение Правдина и начал медленно, будто наслаждаясь процессом, рвать по твёрдому шву с этой минуты уже простую картонку, не имеющую никакой цены и веса. Правдин всё это время смиренно молчал. Он было хотел что-то сказать, но у него не хватало духа. Павел твёрдо осознавал тот острый факт подставы с его стороны. Дышать в такой обстановке было крайне тяжело. Немного посидев, Шрамков вышел из изолятора с таким же хмурым видом с каким и заходил.

Воздух стал куда легче пробираться в отделы бронх. Павел, просидев несколько минут, лёг на холодную белую постель. Он прикрыл веки, не желая видеть эту реальность, которая уже успела наскучить ему. Через пару минут он уходит в другое измерение, где видит занимательный сон. Ему снится то как он совсем ещё маленький идёт за руку с отцом по улице, где накануне был сильный ливень, который оставил после себя большие лужи. Деревья вокруг покрыты избыточной зеленью, природа находится в полной гармонии со всем земным миром. Они продолжают бодро шагать по дороге и в один момент маленький Павлик выдёргивает руку, спотыкается о пригорок насыпи и падает в грязную лужу. Его попытки выбраться из природной преграды тщетны. Он уже успел непроизвольно испробовать на вкус грязную смесь, а его молодой отец даже не шевельнулся лишь развёл руками. Павлик начал плакать, громко кричать и просить о помощи, тянуть руки к отцу, но тот только ухмыльнулся.

Павел проснулся в холодном поту, был уже поздний вечер. Он подумал над этим странным сном. Этот сон