– Занято.

– Еще набирай.

– Занято.

– Еще.

– Заня.

– Еще.

Я живу в ужасе внезапной смерти. Реальность должна представляться мне чудовищно зримой, мне нельзя рассуждать о ней всерьез и проникать в суть вещей. Если я начну, обязательно наткнусь на слово, а если наткнусь, случайно умру. Мне тяжело умирать специально, хотя я рискую сделать это в ближайшие минуты, позвонив на радио. Но умирать случайно я не намерен совершенно точно.

– Занято.

– Еще.

– Занято.

– Еще.

– За… Нет, гудки.

– Включи громкую.

То есть я сам написал этот некролог? «И слово, которое сочинил Новожилов, явилось результатом порока…» За такой текст я должен заплатить штраф министерству борьбы со словесным пафосом. И вот сейчас опять должен заплатить за художественный прием, без которого можно было обойтись. Упрощай текст, упрощай мысли, так ты не наткнешься на слово.

– Гудки.

– Соединят, жди.

Казнь совершается, веревка рвется, я падаю в реку и бегу. За мной гонится слово. За любой казнью стоит слово, но это метафора, а за мной слово гонится буквально. Это не пуля, слово может настичь меня в любом месте, куда бы я ни пытался скрыться: ныряю под воду – расплывчато слышу слово над собой, всплываю – первое, что вижу – очертания слова, перебираю руками и ногами, случайно глотаю воду – привкус слова. Остается только уворачиваться, кривиться, отмахиваться, бежать, поверхностно касаться мира глазами, ртом, ушами, всеми конечностями, лишь бы не углубиться в суть предметов, в каждом из которых может скрываться слово. Но это все временно, исход предопределен, я выплыву и коснусь ногами почвы, и почва предаст меня и вздернет на первом же дереве.

Хватит многословия, хватит нагромождений. Проще.

– Добрый день, как вас зовут?

– Дай трубку. Новожилов.

– Имя, пожалуйста.

– Новожилов, – задумался. – Герберт.

Пусть будет Герберт, лишь бы отстали. Начнут спрашивать, не отстанут.

– Герберт?

– Герберт.

– Сегодня в «Слова» играют Ираклий и Герберт.

Ираклий? Ненавижу это имя. Как же ему не повезло. Подмигнул Инне. Кажется, я правда произнесу слово, это уже не шутка.

– Ну здравствуйте, а если говорить по-каталунски, бон диа!

Что?

– А вы знаете каталонский?

– Моя милая деточка, быть может, вы инфант террибль. И пусть вы прекрасны, как цветок, но я все же попрошу вас не допускать эту распространенную ошибку мещанина: говорите «катальюююнский» или хотя бы каталааанский, но никогда, слышите, никогда не говорите «каталонский»! Я знал одного мальч…

– Ираклий, позвольте вас прервать. Спасибо за интересное пояснение, и все же давайте начнем игру. Герберт, вы с нами?

Я уже мертв – с той самой секунды, как придумал слово – поэтому давно придумываю некролог, у которого нет ни начала, ни конца. Он просто спонтанно обрастает словами.

– Я здесь.

И я убью тебя, Ираклий. Убью тебя, Педди.

«Какая сегодня тема?». «Футбольные клубы». «Нет, надоело». «Это самое интересное, футболисты тоже надоели». «Стадионы?». «И закончим после первого стадиона?». Один из ведущих засмеялся. «Никто не знает стадионы». «Футбольные клубы тоже быстро». «Нормально». «Тренеры?». «Нет». «Не хочу спорить, давай клубы».

– Сегодняшняя тема – футбольные клубы. Кто начнет… Барабанная дробь… Ираклий. Готовы? Ираклий, Герберт?

Два «да». Хорошо, давай сыграем в эту игру. Жить или нет, решать тебе и только тебе. Это русская рулетка, но ты даже не знаешь, что играешь в нее. Скажешь слово, кончающееся на эту букву, и все, я назову его. Сейчас я не думаю о нем, но чувствую, что слово готово выйти из меня мгновенно, автоматически, и выстрелить точно в голову.

– «Монако».

– Герберт, вам на «о».

Сколько человек слушают это радио? И ведущие, и.

– Пять.

Несколько тысяч? И все они умр?

– Четыре.

Переглянулся с Инной. Интересно, жалко ей хотя бы ведущих? Мы всегда любили их слушать. Сколько они уже ведут эту программу вдвоем? Года два, не меньше.

– Три.

«Монако», говоришь? Je vais te tuer, что означает я уб.

– Два.

Ью тебя.

– «Осер».

– Ираклий, вам на «эр».

– «Русенборг».

Как быстро он отвечает. Помню его странную любовь к футболу. Воспитатель не был похож на человека, которого интересует футбол, но когда речь заходила об игре, он менялся, превращался в кого-то другого. Несколько раз мы ходили на стадион, и я не могу сказать, что мне не понравилось.

– Герберт, вам на «гэ».

Ему вновь повезло, уже второй раз. На самом деле это не так жестко, как русская рулетка. В алфавите 33 буквы вместе с «ё». В револьвере пять пуль. Пять? Я точно не знаю.

– Пять.

Значит, мне на «гэ». Гельзенкирхен – это не команда.

– Четыре.

Все сразу вылетело из головы. Нет, я не могу проиграть сейчас, это слишком глупо. Команда на «гэ»?

– Три.

Что у нас там на «гэ»? Густаво, гниль, грибы, Геннадий, глина.

– Два.

Один Гельзенкирхен в голове.

– «Гранада».

– «Атлетико».

Какой шустрый. Недолго тебе осталось. Любишь испанский футбол? Te mataré.

– «Осасуна».

– «Астон Вилла».

Англия? I'll kill you.

– Герберт, вам на.

– «Арсенал».

Я могу подвести его к нужной букве. Он назовет самый очевидный клуб, оканчивающийся на нужную букву. Хорошая мысль!

– «Лацио».

Италия? Ti ucciderò. Опять «о». Здесь уже не до подстав, надо спасаться. Что у нас есть на «о»?

– Пять.

Ирландия, «Ольстер»? Нет такого клуба. Италия? Нет.

– Четыре.

Испания? Что-то было еще кроме «Осасуны», слабая команда.

– Три.

Как ее? Инна, подскажи.

– Два.

Англия, Германия, Фран.

– Один, Герберт.

Франция!

– «Олимпик».

– Горячо! Ираклий, вам на.

– «Олимпик» не считается, это «Марсель».

– Эмм… У нас уже был инцидент с «Марселем», считаются оба варианта. Этот клуб можно называть и так, и так.