— Я не злоупотребляла вашим доверием, Светлана Алексеевна, уверяю вас. Работала на них по выходным.

— Ну и напрасно! — и не думала она сомневаться в моей правдивости. — Мой вам совет: успевайте все делать в рабочее время. А лишать себя отдыха ради дополнительного заработка — верный способ познакомиться с такой неприятностью, как истощение нервной системы со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Ее нравоучения прервал звонок телефона, стоящего на столике рядом с монитором и компьютерной клавиатурой.

— Привет! — раздался в трубке знакомый голос. — Это Андрей.

— Доброе утро! — отозвалась я радушно и официально.

Патрикеевна, поджав губы и округлив глаза, показала на трубку пальцем и вопросительно кивнула — они, мол? Я кивнула в ответ утвердительно — мол, они самые. Любезно улыбнувшись, Светлана Алексеевна поплыла к двери, стараясь не стучать каблуками.

— Что, и в самом деле утро доброе? Да ты че?

Гром ломал комедию, разыгрывал из себя рубаху-парня. Может, не один был возле телефона? А ведь сам позвонил, черт побери, это говорит о многом!

— Пока не знаю, — ответила я беззаботно, но почтительно. — Будущее покажет.

— Ну а так, навскидку? — не унимался он.

— При первом знакомстве впечатление положительное. Но хочется надеяться, что существует возможность познакомиться ближе.

— Гуд! — обрадовался он. — Тогда и поговорим, ладно? Да! — спохватился он. — Как там твой Маугли? Попроси его передать от меня привет Багире. Пусть скажет, что она мо-ло-дец! Да?

— Да! — рассмеялась я. — Всего доброго.

Получить похвалу от Грома всегда приятно.

День начался с крови, а продолжился комплиментами руководства. Неплохо, тьфу, чтобы не сглазить! Хорошо бы так и далее.

— Посмотрим, — прошептала я, ставя на плитку неполный, чтобы закипел быстрее, чайник. — Начало есть, а продолжение следует. Посмотрим. Как говорят гадалки — что было, что будет, что под гору бежит, что на душеньке лежит и чем сердце успокоится, когда все устроится.

Выпитого наспех стакана молока было далеко не достаточно для восстановления сил, затраченных на утренний променад, и я занялась приготовлением бутербродов, надеясь, что спозаранок судьба не пошлет посетителей на мою голову.

Между двумя большими кусками свежайшего ржаного хлеба, отрезанными поперек буханки, щедро смазанными майонезом, я поместила ровный ломоть ветчины и окропила все это рассолом из банки с маринованными помидорами. Горчица со вчерашнего дня стояла в тепле, но, за неимением лучшего, пришлось воспользоваться ею.

Мясной бутерброд, каким бы сочным и аппетитным он ни выглядел, без зелени не завершен и далек от совершенства. Зелени под рукой не было и, уговорив себя не быть чересчур взыскательной, я посыпала сей шедевр быстрой кулинарии мелко накрошенным репчатым луком.

Собрав все воедино, я оценила дело рук своих — получилось вполне сносно, здоровая и сытная еда.

Пожалуй, бутерброды — это единственное, с позволения сказать, блюдо, которое почти невозможно есть, если оно приготовлено чужими руками. Здесь каждый действует сообразно своим вкусам и изобретательности. Мне, к примеру, приходилось видеть вариант мясного бутерброда из сдобного батона, да еще со сливочным маслом. Для меня такое — труднопереносимая экзотика.

Батон и масло — сами по себе великолепное сочетание, но только в случае, если между тоненькими ломтиками батона помещены еще ломтики сыра или отмоченной в крутом кипятке брынзы или свежего спелого яблока, очищенного от кожицы, но уж никак не мяса, в любых его видах. Такой бутерброд хорош многослойным, а высота его ограничивается только способностью разевать рот.

Двух бутербродов, с брынзой и с ветчиной, мне вполне хватило, чтобы не испытывать неприятных ощущений до самого обеда. Рутина текучки вскоре захватила меня, а там и посетители пожаловали. Их было немного, но каждый со своим делом, и я, как человек отзывчивый, вскоре полностью переключилась на исполнение служебных обязанностей.

День пролетел быстро.

Я даже не заметила, как и когда переменилась погода, прекратился надоевший дождь и рассеялись облака. А когда уже низкое солнышко подсветило снаружи бирюзовые шторы на окнах, до конца рабочего дня оставалось не более тридцати минут. Можно было смело выключать компьютер, собирать бумаги и запирать сейф. Что и было сделано без промедления и в указанной последовательности.

За несколько пасмурных дней я соскучилась по солнышку и ясному небу. Выйдя из офиса, а он у нас в здании, стоящем на самой вершине Ястребиной горы, да еще с краю, последнем в ряду перед спуском, я остановилась на высоком ступенчатом крыльце с козырьком и залюбовалась закатом.

Разных оттенков — от темнеющей синевы на востоке до прозрачной голубизны на западе, возле наполовину ушедшего за горизонт оранжевого солнечного диска, — было сейчас небо надо мной, над Тарасовым, лежащим в ложбине между холмами, над Волгой, на фоне темной воды которой переплетения моста, соединяющего берега, казались кружевными и белыми, как морозные узоры на оконном стекле.

Чудесный вид открывается с вершины Ястребиной горы. Но у этого места есть один недостаток — дует здесь всегда, как в аэродинамической трубе. Застегнув наглухо куртку, я сошла по ступеням вниз — в вечернюю тень между домами и не спеша пошла к автобусной остановке.

Утреннее событие казалось сейчас далеким и нереальным, будто увиденный накануне отрывок неизвестного фильма.

Желтый «Икарус» лязгнул дверными створками, взревел и понес меня вниз, под горку, к городскому центру, уже укрытому ранними осенними сумерками. Стараясь сохранять равновесие на дергающемся полу, я перебирала в ладони монетки, выбирая из них подходящие для оплаты проезда. Темновато в салоне, неплохо бы включить освещение. Разобравшись в мелкой наличности, я получила в обмен билет от пожилой уставшей кондукторши.

Мысли с освещения переключились на деньги, на зарплату, на уровень, так сказать, жизни, а с него — на Грома, на его нередкие в последнее время заморочки и на доллары, которыми он платил мне за выполнение заданий. Как всегда, когда жизнь недостаточно напряжена и есть возможность для пренебрежительных сомнений, подумалось: для чего мне это надо?

Не из-за долларов же в самом деле я так стараюсь. Ставка юрисконсульта в Комитете солдатских матерей не поднебесных размеров, но жить на нее можно. Без шика, но вполне сносно. Ответов на этот вопрос много, и все они сильны аргументами. Но если ни один из ответов не является окончательным, вопрос остается открытым.

В девяносто шестом, после югославского провала, всех нас вышибли из разведки, отправили в отставку всю группу во главе с Суровым, и началась новая, гражданская жизнь. Как-то сразу все рассыпались, разъехались кто куда, потерялись друг для друга.

Нимало не задумываясь, я вернулась на родину, в Тарасов. Да и куда можно было ехать в подобном случае? Только домой. Пренебрежением задавила в себе обиду на органы ГБ, обошедшиеся с нами несправедливо, поступила на работу в материнский комитет и постаралась покрепче забыть о том, что я Багира. Год назад мне уже было двадцать восемь, а это возраст, лишенный иллюзий.