а я один... Тут-то и вмажу кому-нибудь для начала, хотя бы жениху, но не сразу, а потом уж, когда кинутся все, гурьбой, выну наган... Что тогда, а? И первому, кто осмелится, ведь найдется же такой, не все же трусы... В общем, сам нарывался. Встал и пошел к ней. Спокойно. Видели небось, как в американских картинах, а я решил попробовать в жизни. Они и подумать не успели, что к невесте иду на танец приглашать, как кто-то положил мне на плечо руку, остановил. «На минуточку», — сказал. Я обернулся, увидел сзади себя незнакомого мужчину невысокого роста. Бородка серпиком, губы красные, мокрые. И чему-то улыбался. Я спросил, что надо. И полез в карман за наганом. Ему бы в морду пальнуть тогда. Молодой, а пузатый, противный, смеется. Он взял меня за руку, довольно крепко, посадил за свой столик. «Выпей и успокойся, — сказал. — И не лезь не в свое дело». Я уж подумал, не влип ли я, не из ваших ли он, может, следил...

«Кто же это мог быть?» — подумал я. Мы начали поиск только после происшествия. Руководители предприятия, где преступник работал охранником, даже не удосужились сообщить в милицию, что их человек сбежал с оружием и не появляется уже третьи сутки.

«Эх, парень, мне сегодня тоже одиноко, как и тебе, — сказал тогда горестно бородатый и разлил по рюмкам коньяк. — Выпьем лучше за здоровье невесты. Я ведь видел, что ты к ней шел. Зря. Не надо ее трогать. Не надо. — И добавил: — Сегодня...»

— Мы выпили. И борода продолжил свою речь:

«Ты смотри, какая она вся беленькая, чистенькая! Сама невинность. Снегурочка! — сказал и ухмыльнулся. — А знаешь, приятель, я ведь только вчера с ней спал... — Он заметил мое недоверие. — Можешь мне поверить, — сказал, — и завтра буду с ней спать. Когда захочу. Не откажет. И все же пропиваю ее и пла́чу...»

— Но он не заплакал, сволочь, а заржал. Как последний подонок. Бывает же такое!.. Знаете, и я засмеялся. Будто пружина распустилась. Даже полегчало...

Он и сейчас засмеялся. И следователь подумал: «Вот уже и смеется». Казалось, что болоту не будет конца. Но не одернул его.

— Мы с ним долго смеялись. Над женихом, конечно. Над родными счастливой этой парочки. Над всем миром. Ржали так, что люди оглядывались, но мы плевали на всех... А за свадебным столом орали «горько». Непонятно, кому было горько-то? Но стрелять отпала охота. В кого было стрелять?

— Потом?

— Свадьба выкатилась из ресторана. Ну и мы следом. Любопытно было. Но бороду никто не знал, а невеста, может, и заметила, да виду не подавала, змея! Хотел я пугануть свадьбу на улице и с бородатого спесь сбить, да плюнул, махнул рукой.

Он помолчал. Потом сказал:

— Чужая грязь помогла...

Снова замолк. Я не подталкивал.

— Ночевал я последнюю ночь у него.

— У него? — удивился я.

— Ага. Почему позвал, сам не знаю. Живет в самом центре, в общей квартире. Комната грязная, неприбранная. Правда, книг много. Иконы по стенам, кресты. Лампада в углу. Журнальчики интересные с голыми девочками. Полюбоваться есть чем. Он то ли с японского, то ли с китайского что-то переводит, говорит, дома работает. Кофе сварил, крепкий, хороший кофе. Ликерчиком угостил. Ночевать как-то противно было. Постелил мне на полу, какую-то овчину кинул, тулуп. Он, по-моему, всю ночь не спал, поглядывал за мной. Может, за иконы боялся — думал, сопру. Я ему, между прочим, мало рассказывал про себя, так, всякую небыль, а он все про церкви, про иконы. Говорил, что иностранцы ценят, много дают за них. Утром выпроводил меня, ждал какую-то девицу. А я отправился в парк.

— Зачем?

— Скрывался. Третий день уж пошел, как я с объекта удрал. Денек был солнечный, будни, народу нет. Только влюбленным гулять. Заметил одну парочку в кустах. Подобрался. Думаю, помахаю наганом, погляжу, как Ромео будет защищать свою Джульетту, небось поползет на коленях, а то и вовсе даст деру... Взвел курок на случай, и вдруг навстречу милиционер, прямо на меня. Я и выстрелил. Меня расстреляют?

Почти без паузы повторил он свой первый, самый главный для него вопрос.

Я опять не ответил. А хотелось сказать: «Как ты высоко ценишь свою жизнь и плюешь на чужие».

— Я же все рассказал.

— Нет, не все. Почему покинули пост и украли оружие?

— Я не покидал. Меня сняли с него.

— За что сняли?

— Я был выпивши.

— Значит, за дело. С утра явились пьяным?

— Нет, после обеденного перерыва.

— И часто так случалось?

— Впервые... Я, между прочим, не пью. Так, в компании, с девушками.

— Что же заставило вас напиться в этот день?

Он споткнулся, но ответил:

— У меня была одна встреча.

— С кем? Вас напоили?

— Нет, я пил один.

Он явно не хотел называть человека, с которым встретился. Видимо, эта встреча и дала толчок остальному.

— С кем вы встретились? Отвечайте.

Но он молчал.

— С Джульеттой?

Попал.

— Ее не Джульеттой зовут, — сказал он, опустив глаза.

— Кто она, мы установим. Если сами не изволите сказать, — я полистал его записную книжку. — Сколько имен! Придется вызывать всех подряд. Нудное дело.

И нанес второй удар:

— Она дала вам отставку.

Он покраснел. Значит, я снова попал в цель.

— Вы напились с горя и вас сняли с поста?..

Он не отвечал, но это было так. Я срывал с этого бутафорского супермена его фальшивую покрышку, как вялые, в черных точках листья с побитого тлей капустного кочана до кочерыжки.

— Ушли и унесли оружие. А когда протрезвели, поняли, что украли, а как вернешь? И зарядили себя обидой, досадой, злобой, как наган патронами. На все человечное, на весь мир. Но мир огромен, а человек, когда вне его, ничтожен. Даже с оружием...

— Играл, — сказал он сам, — и доигрался.

Первые слова, достойные человека. Я сказал ему об этом.

— Тяжело выворачиваться наизнанку, — ответил он.

— Тяжело, — согласился я. И хотел добавить: «Если осталась хоть капля стыда», но сказал: — Раз уж начали, так давайте уж до конца.

— Девочка, конечно, была первый сорт, — сказал он. Не знаю, как насчет стыда, но лексика его осталась прежней. — У меня