Фраза «не знает никаких дат дней рождения ни у кого» не случайна. Ранним летним утром 1976 года кубрик большого противолодочного корабля «Сметливый», где мы спали и одновременно проходили военные сборы, был оглушен страшным рыком. Нас сперва безуспешно будил надсадным хрипом встроенный в переборку динамик, шестичасовым гимном Советского Союза, затем кашляя и проглатывая согласные, бравыми новостями, докладывая про успехи и достижения, про выполнения и перевыполнения.

Видимо, Шура уже проснулся, так как, кроме него, никто не услышал или не обратил внимания на сообщение о том, что «Сегодня, 15 июля — ровно год совместному советско-американскому полёту космических кораблей «Союз» и «Аполлон». И тут, после полуминутной паузы, Шура завыл, страшно, по-звериному. Сел на свою нижнюю койку, опустив босые ноги на металлическую палубу и зарычал, бешено раздувая ноздри, мотая головой и поводя в разные стороны покрасневшими от напряжения глазами.

Наконец, немного успокоившись, он выдавил из себя:

— Вчера у меня был день рождения…

Так что на Шуру в делах дней рождений надежды нет — он и свой-то не помнит. Но всё равно, он же что-то имел в виду, глубокомысленно вздыхая о дне варенья.

— Шура, так всё-таки, у кого сегодня день рождения? — не выдержал я.

Оторвавшись от журнала «Наука и жизнь» и продолжая возлежать на кровати в позе свободного жителя Рима, Шура пояснил, что «день варенья» — это понятие статистическое. Каждый день примерно у одной триста шестьдесят пятой, а в високосный год, у одной триста шестьдесят шестой части населения земного шара случается день рождения. И чем больше скопление людей в одном месте, тем больше вероятность того, что у кого-то сегодня обязательно день рождения. Нас двенадцать человек — группка небольшая и дней рождений нет, а вот в объемах общежития — обязательно у кого-то он должен быть. И мы должны непременно поздравить пока нам неизвестного, но в ближайшее время самого дорогого человека — главное прийти вовремя, пока все не съели.

— Так ты предлагаешь сесть на «хвост» к какому-нибудь имениннику здесь, в этой общаге? — рассмеялся я.

— Именно, но имениннице. Женщины — пол слабый, податливый, — довольный моей сообразительностью воодушевился Шура и с ногами сел на кровать, — и чем скорее, тем лучше.

— Кстати, — сказал внимательно слушавший нашу беседу Мурчик, — я шёл к нам в комнату и видел, что несли цветы. Они пошли вверх по лестнице.

— Наверное, экзамен сдают в общежитии, мы так экономику промышленности сдавали, — отрезвляюще напомнил Профессор.

— Не-а, — возразил Мурчик, — во-первых, уже для экзамена поздно, а, во-вторых, кроме цветов, у них в руках были ещё и бутылки.

— Всё, надо брать, а то мы тут с голода посдыхаем, — Шура уже втискивал ноги в сапоги.

— Без подарка как-то неудобно, — пытался остановить Шурину прыть Манюня.

— Разберемся, пошли, — заторопил нас Шура.

— Я воздержусь, — сказал Профессор, — мне ещё дневник заполнить надо.

В харьковском общежитии.1976 год. А.Токаев (Шура), В. Муров (Мурчик), Ю.Любецкий (Профессор)

Группой из четырех человек мы поднялись по лестнице, стараясь угадать правильное направление к застолью. Войдя на третий этаж и завернув за угол Г-образного коридора, поняли — цель близка, вот только уверенность наша чуточку по дороге порастерялась.

Посреди коридора была настежь открыта дверь, яркий свет из комнаты широкой золотистой полосой делил коридор на две части. В дальнем тёмном тупике угадывались нечеткие силуэты с огоньками сигарет, плавными дугами плавающими вверх-вниз в затемнённом пространстве. Из комнаты доносились громкая музыка, смех и звон бокалов (стаканов, чашек, кружек).

— Это здесь, — просипел Шура, его энтузиазм таял на глазах.

Стоять дураками было глупо, нужно было действовать. Или туда, или обратно.

Из темноты, отделившись от курящих фигур, шагнул студентик и быстрым шагом, почти бегом, минуя весёлую комнату, пошёл в нашем направлении.

— Кого чествуем? — прямо ему в макушку неожиданно спросил Манюня.

— Томку из третьей группы, — скороговоркой испуганно ответил студент и закрутил головой, ища источник звука.

— Молодец, — успокаивающе сказал Шура и похлопал его по плечу, — можешь идти.

Сгрудившись, подталкивая друг друга локтями и преступая с ноги на ногу, мы смотрели на дверь в ярко освещенную комнату, не решаясь двигаться дальше.

Временное замешательство сменилось целенаправленными взглядами, пристальность и голодный блеск которых недвусмысленно напомнил мне о моей роли в карточной игре и высокой ответственности за бедственное положение ближних.

Я не спорил. Ощущая молчаливую поддержку дружески удерживающих меня (чтобы не убежал) рук, как перед прыжком в холодную воду, я резко выдохнул, сделал небольшую паузу, затем глубокий вдох и быстрым решительным шагом вошёл в комнату.

В комнате было не так светло, как казалось из контрастного полутемного коридора, а её небольшие размеры позволили одним мимолетным взглядом всё рассмотреть. День рождения был в самом разгаре, две пары уже танцевали, но бутербродов на столе, отодвинутом к окну, было ещё много. Бутылок тоже немало, в основном сладкие крепленые вина, начатых было меньше, чем закупоренных, так что всё еще впереди. Девочек было предостаточно, и это радовало, из мужского населения я заметил только двоих, занятых в медленном танце.

Виновница торжества, а это по всем признакам она, — прическа, вечерний макияж, платье с большим бантом на груди, радостный блеск глаз, приветливая улыбка — стояла напротив двери и, оттопырив мизинчик, игриво держала в отведенной руке фужер с вином. Видимо, кто-то должен был войти, кого она ожидала, но увидев незнакомые лица, девушка невольно опешила. Улыбка растерянно замерла, глаза близоруко сощурились, вот-вот и улетучится игривая непосредственность.

Инициативу нельзя было терять ни на мгновение. Пока она ещё улыбалась, нужно было действовать быстро, притупить бдительность и воспользоваться возникшей растерянностью от нашего внезапного появления.

— Тома из третьей группы — это, конечно же, Вы?! — полувопросительно-полуутвердительно с театральным пафосом произнес я.

Уловив инстинктивный утвердительный кивок головы и воодушевленный удачным попаданием прямо на именинницу, я продолжил в том же развязно-обворожительном стиле.

— Вам привет из Одессы! Мы — дипломники, волею судьбы занесенные в этот заснеженный город, узнав о том, какой радостный день Вы переживаете сегодня, не могли не воспользоваться случаем, чтобы не подарить Вам в этот харьковский холод и голод (это была оговорка по голодному Фрейду) немного южного тепла. Как бы сказала Франсуаза Саган, будь она на моём месте, «Немного солнца в холодной воде» и ещё, от её имени я бы добавил: «Здравствуй, грусть», «Любите ли вы Брамса?».

Говоря эту чушь, я не без удовлетворения заметил, что ей это нравится. Улыбка, не утратив своей приветливости, расползалась шире и шире, и