— Сию секунду уберите, я сказал!

Голос у него дрогнул, а я, отчаянно краснея, и словно нутром чуя слабину, еще интенсивнее затрясла купюрами.

Разумеется, это был его выбор. Купить мою книжку, я его не принуждала. Поэтому и деньги возвращать было сущей глупостью. Однако мне до слез хотелось оборвать все возможные связи с этим надменным мужчиной. А уж тем более после того, как он пару раз невзначай намекнул, что выбросил деньги на ветер.

— Заберите, — твердила я как заведенная, и для пущей важности, шлепнула ладонью с деньгами по столу. — Обещанный реферат вышлю сегодня вечером, а это, — ухватила я своего горячо любимого «Императора», — я заберу.

«И аривидерчи!» — едва сумела сдержать язвительное я.

— Мария, — строго начал аспирант, тоже ухватив книжонку, но дверь за моей спиной отворилась.

Похоже, мы говорили чересчур громко.

* * *

— Ян Викторович, что здесь, позвольте спросить, происходит?

От неожиданности я обернулась. Макар Ефремыч Завлинский, заведующий кафедрой истории, вполне еще живенький для своих лет старичок, не спеша вошел, все еще дыша морозом. Стекла его толстолинзных очков запотели и теперь мужчина забавно наклонял голову, чтобы разглядеть нас в щель между очками и лбом. Правда, кустистые брови в капельках от растаявшего инея значительно затрудняли сие действие.

— Здравствуйте, — сориентировалась я быстрее аспиранта.

Ян Викторович переступил с ноги на ногу, сперва мельком глянув на книжку, а затем и на все еще сжимаемые мной купюры. Я спешно опустила руку, но Макар Ефремыч уже протер линзы платком, и мой маневр не остался незамеченным.

— Уж не деньги ли это у вас там, юная леди?

Сдавать назад смысла нет. Мы влипли.

«Зав. наверняка решил, что я тут взятку за экзамен предлагаю!» — чуть не охнула я и потеснее прижала к бедру кулак с купюрами.

Я видела, как и без того большие глаза аспиранта сделались просто огромными. Видела, как мужчина сжал и разжал кулаки, словно готовился обороняться ценой своей жизни. На секунду, мне даже жаль его стало. Он ведь молодой еще совсем и, скорее всего, это была первая ступенька к его блистательной карьере.

А тут я с дурацкой книжкой и мечтами о писательстве. Нарисовалась, не сотрешь.

«Была бы Гудини, — скривилась я, — превратила бы деньги в белых голубей. Та еще была бы шутка!»

— Макар Ефремович, — вполне уверенно начал аспирант, — странно все выглядит, понимаю. Но все не так. Мария просто книги пишет…

— Пишу-пишу! — подхватила я, глянув на Бранова и едва уловимо кивнув, мол: «Поддержу! Вы только тон задайте».

— Та-ак, — протянул зав кафедры, отворив дверцу платяного шкафа. Аккуратно повесил на плечики пальто, предварительно стряхнув с него капельки воды.

Я с тоской глянула в окно. Сквозь щелочки жалюзи виднелось потемневшее небо. Неужто снегопад? Даже у меня внутри как-то мрачно стало. Страх, что и мне сейчас по первое число достанется, сковал тело.

Макар Ефремыч тем временем присел за чей-то рабочий стол и теперь строго взирал на нас.

— Пишете, значит, — повторил он под мой одобрительный кивок. — И что же?

Соображай, Мика! Соображай, родненькая!

— Глупости всякие, — попыталась отшутиться я. Не хватало еще, чтобы и профессор мои сказочки в пух и прах разнес! — Но мне очень интересна история и я хотела бы написать что-то с ней связанное. Что-то… — я помедлила, силясь не глядеть на аспиранта, — что-то толковое. Беда лишь в том, что я в ней не соображаю совсем! В истории этой, — отчего-то развеселилась я не а шутку, но под серьезным профессорским взглядом предпочла угомониться.

— И что же, — подпер Макар Ефремыч подбородок с теми самыми черепашьими складками кожи, — совсем не соображаете?

— Совсем-совсем! — старательно хлопала я ресницами, поддерживая образ недалекой дурочки. — Самой разобраться тяжело, потому и просила Яна Викторовича о дополнительных занятиях, но он не соглашался. Вот я и…

Я нерешительно приподняла руку с деньгами. Ян Викторович шумно выдохнул.

«Злится что ли?» — удивилась я, не сводя наивно-правдивых глаз с зава кафедры. Как по мне, так история выходила вполне правдоподобная.

— Не соглашается? — покачал головой Макар Ефремович и строгим взглядом одарил своего ученика. — Что же так, Ян Викторович? Неплохо было бы и в конференции поучаствовать, да и грешно стремление человека к учебе топить. Labor omnia vincit improbus!

— Все побеждает упорный труд, — отчеканил аспирант и снова засопел, а я даже глянуть в его сторону боялась.

— Именно! — кивнул Макар Ефремович. — Труд единственное оружие, против невежества. Желание трудиться у молодых людей следует поощрять.

Так, кажется, меня невежей только что назвали.

— Да ничего страшного, — поспешила махнуть рукой я, пятясь к двери. — Я все понимаю, Макар Ефремович. У Яна Викторовича и так дел невпроворот. Работа — дело святое.

— Вы не подождете за дверью…? — явно уловив мои маневры, зав. пытливо уставился на меня.

— Мария Вознесенская, — кивнула я, вытянувшись в струнку. — Третий курс. Факультет культурологии.

— Ах, культуролог, — заулыбался профессор, словно в голову ему пришла блестящая идея. Такая блестящая, что ее блеск, минуя мозг, из мутновато-серых глаз вырывался. — У Евгении Сергеевны учитесь, значит, — я покивала. — Хорошо-о… Не сочтите за труд, Мария, подождите за дверью. Пару минут.

Я покорно кивнула и пошагала в коридор, по пути пряча деньги в сумку.

«Ничего, — решительно захлопнула дверь, — и деньги Баранову отдам, и книжку свою заберу, чтобы не издевался больше».

Присев на лавку, следующие несколько минут все больше и больше убеждала себя, что никому, в том числе и зазнавшемуся аспирантишке, не позволю издеваться. Ни над собой, ни над своим творчеством. Будь он хоть профессор наук, чтоб ему неладно было!

Макар Ефремыч и вправду слово сдержал. Слегка потряхивая седенькой головой, он вышел ко мне через некоторое время. Пару секунд рассматривал все через ту же щель между очками и лбом, а затем спросил.

— Фамилию мне свою не напомните, Маша?

— Вознесенская.

— Вознесенская, Вознесенская… — повторил пару раз он, будто на вкус пробовал. — В роду писатели-поэты?

— Нет-нет, — активно закрутила головой я. — Одна такая… уродилась.

— Ясно, — словно огорчившись, скривил сухие губы профессор. — Ясно…

И, чуть прихрамывая, побрел прочь по коридору. Я же стояла в волнении и не знала, что делать. Тихонько испариться, чтобы «зазнавшися аспирантишка» и духу моего не почуял, или войти на кафедру с видом Геракла, сразившего Немейского льва?

Как ни странно, вопрос сам собой решился. Темноокий Ян Викторович, всем видом выказывая недовольство, выглянул.