кабинетами никто не трогал и не использовал. Я воображала, что чехлов от пыли там, наверное, хватит на то, чтобы придать зримые очертания целой деревне призраков, а паутина свисает со стропил толстая, как сахарная вата. Время от времени до меня доносилась возня крыс или белок – или еще чего-то немыслимого, что бегало над потолком моего кабинета. От этого мне на стол иногда слетала штукатурка. При Дейвиде я об этом не заикалась. Дейвид не заикался об этом при мне.

Комнаты, которые мы занимали, ютились между этим вот нижним – глянцевым и праздничным – мероприятствием, какое хоть сейчас в рекламную брошюру, и призрачно-крысиными заброшенными верхними этажами. Кабинеты нам переобустроили уныло, невыразительно, по-современному: если по лестнице поднимался какой-нибудь заблудившийся посетитель, первым делом он натыкался на мою комнату. Располагалась она рядом с замызганной фотокопировальной, дальше был чулан с канцтоварами и в конце коридора – кабинет Дейвида Суонзби. Это помещение было самым крупным, но все равно возникало ощущение темноты – от книг, конторских шкафчиков и папок с документами.

Только эти помещения и остались от всего размаха и амбиций «Суонзби». Я считала, что мне повезло, раз у меня теперь свой кабинет, пусть и крохотный. Единственный наемный работник такого крупного, солидного издательства. Следовало радоваться, что в моем распоряжении все это место – пусть даже то, что некогда было последним словом техники, а теперь постепенно ветшало.

Вам, должно быть, известно выражение слова-хамелеоны – намеренно двусмысленные заявление, используемые для того, чтобы сбить с панталыку, они «заманивают и подменяют» языком. О таких словах-хамелеонах я думаю всякий раз, стоит мне услышать оборот «по последнему слову техники». Какой техники и кто произнес это слово? Например, «в моем кабинете воздух кондиционируется по последнему слову техники» как фраза не подразумевает, что ветхость – техническое состояние моего кондиционера, а слово в данном случае может относиться к «зловещему гулу из ящика над вашей головой, раз в две недели непреклонно сочащегося желтой живицей в принтер».

Фразеологизм слова-хамелеоны, очевидно, происходит из того фольклора, в каком хамелеоны умеют слизнуть содержимое мотылька, оставив нетронутыми крылышки. Поучите хамелеона мотыльков лопать. Слова-хамелеоны – пустые, бессодержательные, бессмысленные заявления. В моем рекомендательном письме и резюме на эту стажировку содержались кое-какие слова-хамелеоны, касающиеся сосредоточенности и внимания к деталям, равно как и орфографическая ошибка в написании слова увлеченная.

* * *

Работой моей было отвечать на телефонные звонки, поступавшие каждый день. Поступали все они от одного человека, и во всех содержались угрозы взорвать здание.

Подозреваю, что звонки эти и были причиной моей стажировки: дело не выглядело так, что у «Суонзби» водились лишние деньги, какими можно осыпать «жадных до опыта работы» (цитата здесь необходима) двадцатилеток. Моя последняя занятость оплачивалась из расчета менее £1,50 в час и сводилась к тому, чтобы стоять у конвейера и поворачивать неглазированных имбирных человечков на 30°. При собеседовании с Дейвидом и в своем резюме я об этом не упоминала – оказаться в «Суонзби» хотя бы значило, что мне больше не будут сниться безликие хрупкие тельца.

Чтобы не сойти с ума, время между звонками я проводила, читая словарь, – проглядывала том, открытый у меня на рабочем столе. Диплом (сущ.), читала я, «документ, выпущенный той или иной высшей признанной властью»; диплопия (сущ.), «поражение зрения, при котором предметы двоятся»; диплопия (сущ.), «поражение зрения, при котором предметы двоятся»; диплостемонный (прил., ботаника), «имеющий два круга тычинок или обладающий вдвое большим количеством тычинок против количества лепестков».

Теперь используй три эти слова в предложении, думала я. А после этого опять звонил телефон.

– Доброе утро, «Суонзби-Хаус», чем я могу вам помочь?

– Чтоб вам в аду гореть.

Природа моих обязанностей при собеседовании не упоминалась. Могу понять почему. В мой первый день в конторе, снимая трубку без малейшего понятия, что грядет, я откашлялась и бодро, слишком уж бодро произнесла:

– Доброе утро, «Суонзби-Хаус», это Мэллори – чем я могу вам помочь?

Помню, что голос впервые возлегший мне на плечо, вздохнул. Обсуждая это потом, мы с Дейвидом решили, что речь маскировалась неким механическим устройством или приложением, чтобы звучало, как у мультяшного робота. В то время я этого еще не знала. Голос звучал металлически, словно бы что-то разваливалось.

– Простите? – переспросила я. Оглядываясь теперь в прошлое, не знаю, инстинкт это был или нервозность первого дня на работе. – Я не расслышала, нельзя ли попросить вас повторить…

– Чтоб вам всем сдохнуть, – произнес голос. И трубку повесили.

Бывали дни, когда голос звучал по-мужски, в иные разы – по-женски, а иногда – словно барашек из мультфильма. Можно решить, что отвечать на такие звонки после первой пары недель стало бы делом обыденным – такое же рядовое событие, как чихать или открывать почту, но уже совсем скоро я осознала, что таков мой распорядок каждое утро: едва начинал звонить телефон, тело мое закручивало циклом всех физических кратких обозначений ужаса. От лица отливала кровь и густо сворачивалась гремучими узлами в висках и ушах. Ноги слабели, а обзор сужался, поле зрения стягивалось. Если б вам довелось на меня посмотреть, самым очевидным воздействием оказалось бы то, что каждое утро, пока я тянулась к телефону, по всей длине моя рука покрывалась мурашками, гусиной кожей и перипсихисом.

* * *

В нашем тесном чулане в тот обеденный перерыв Дейвид не спускал глаз с какой-то полки.

– Звонок? – спросил он. – Его ли я слышал в десять часов?

Я кивнула.

Дейвид расправил руку и неумело меня приобнял.

Ему в плечо я пробормотала спасибо. Он отстранился и вновь поправил на полке этикет-пистолет.

– Загляните ко мне в кабинет, как только завершите со своим… – он глянул на уже-опустевший «Тапперуэр» у меня в руках, очевидно, впервые заметив его, – …обеденным контейнером.

И вслед за этим редактор-во-главе оставил стажера-на-посту ее чулану, априцитности и световому люку. Там я простояла полную секунду, после чего, доедая свое последнее крутое яйцо, поискала в телефоне поддиафрагмально-абдоминальный толчок. На правильное написание ушло четыре попытки, и в конце я сдалась и предоставила Автозамене обойтись со мною по-своему – хваткой Хаймлиха.

Б – блефовать (гл.)

Посреди своего четвертого урока дикции Питер Трепсвернон пережил откровенье: лучше всего удастся ему победить головную боль, если он подожмет обе ноги себе к подбородку и закатится прямиком в пылающий очаг д-ра Рошфорта-Смита.

– «В животе журчит желаньем желтый дервиш из Алжира и, жонглируя ножами, жадно жрет кусок инжира».

Доктор повторил выдержку. Он не заметил, как его пациенс бросает