Недостатка в людях здесь не ощущалось: священники с сандаловыми пятнышками на лбу и с цветочными гирляндами на шее, повара; кто нес корзинки цветов, кто совершал омовение, кто звенел колокольцами, кто вел беседы, кто натирался сандаловым маслом, кто набивал желудок; прислуга сновала взад-вперед, убирала дом, промывала рис, бранилась со священниками. В гостинице расположились на сон осыпанные пеплом саньяси[10], распустив свои длинные спутанные волосы.

Возле дома прислуги какой-то старец, высоко подняв руку, раздает целебные средства. Седобородый аскет в оранжевой накидке, перебирая четки, читает написанную крупными буквами от руки «Бхагавадгиту». Скандалит какой-то прожорливый «святой», взвешивая на руке выданные ему муку и масло. Аскеты, с гирляндами листьев на высохших шеях, со священными метками по всему лбу, трясут волосами, собранными в хвост на макушке, и гнусавят под звуки мриданга[11]: «Ведь я молчал, со мною был Баларама, ведь я молчал...» Тут же и вишнуитки[12]с разрисованными лбами под звуки тамбуринов поют «Модхоканер» и «Гобиндо Одхикари». Молодые вишнуитки поют со старухами, а старики и пожилые — с аскетами. В зале для представлений деревенские бездельники-мальчишки дерутся, скандалят, посылая при этом весьма «лестные» эпитеты в адрес родителей противной стороны.

Таковы помещения на переднем плане двора. За ними находятся еще три здания. Позади конторы расположены личные апартаменты Ногендро. Там живет он сам, его жена и их личная прислуга. Это изящное здание построено по проекту самого Ногендро. Рядом, по другую сторону молельни, еще один дом старого типа, с низкими, маленькими, грязными комнатами. Этот дом, в котором живет многочисленная женская родня с обеих сторон, напоминал воронье гнездо, где ни днем ни ночью не прекращался гомон. Оттуда все время неслись крики, смех, брань, споры, разговоры, насмешки, плач девчонок и рев мальчишек. То и дело слышалось: «Принеси воды!», «Дай платье!», «Рис не готов?», «Ребенок не ел!», «Где молоко?» — и так без конца, словно шумело взбудораженное море.

Позади этого дома, за жилищем священника, кухня. Там тоже не скучно. Одна из кухарок поддерживает огонь под котлом с рисом и рассказывает соседке о предстоящей свадьбе своего сына. Другая, раздувая очаг, в котором горят сырые дрова, трет слезящиеся от дыма глаза и на чем свет стоит ругает вора-управляющего за то, что тот специально поставляет сырые дрова, прикарманивая денежки, и в подтверждение своих слов приводит многочисленные доказательства; какая-то прелестница бросает рыбу в кипящее масло и отчаянно визжит и морщится, потому что раскаленные брызги масла летят прямо на нее. Другая собрала на макушке непричесанные, основательно намасленные перед омовением волосы, устроив из них какую-то башню, и лопаточкой гоняет в котелке рис, как пастух стадо коров, а в это время Вами и Кхеми, матери Гопалов и Непалов, вооружившись ножами, рубят баклажаны, тыкву, лау, потол и прочую зелень. В воздухе стоит хруст и скрежет, проклятия в адрес всей деревни, в адрес хозяев, взаимные оскорбления, новости: что-то Голани рано овдовела; муж Чанди большой пьяница; зять Койлаши нашел хорошую работу — клерком у полицейского инспектора; лучшего представления, чем «Гопале Уре», в мире не существует; такого скверного мальчишки, как у Порботи, не сыщешь во всей Бенгалии; англичане — настоящие потомки Раваны[13], Бхагиратх спустил Гангу на землю, Шьям Бишшаш — любовник дочки Бхаттачариев, и прочее и прочее...

Какая-то смуглокожая толстуха, орудуя ножом, потрошит рыбу; вид ее великолепного тела и быстрота рук пугают коршунов, однако два-три раза им все же удается атаковать добычу! Седовласая старуха таскает воду, а другая, страшная как смертный грех, толчет в ступке специи.

В кладовой идет страшная борьба между кладовщицей, служанкой и кухаркой. Кладовщица заявляет, что отпускает масла столько, сколько надо. «Разве этого хватит, если расходовать столько, сколько надо?» — кричит кухарка. «Если кладовая открыта, мы устроим так, чтобы хватило! — вторит ей служанка.

Мальчишки, девчонки, нищие и собаки сидят в ожидании риса. Кошки милостей не ждут — при случае они «преступно проникнут в дом» и наедятся без всякого разрешения.

Какая-то корова-нарушительница забралась в огород и, жмурясь от удовольствия, поедает головки лау, стебли баклажанов и листья бананов. Внутренний двор примыкает к саду, за которым расположен огромный, как голубое облако, огороженный пруд. От дома к саду пролегает дорожка, по которой можно пройти во внутренний двор. Здесь есть конюшня, коровник, птичник, псарня и помещение для слонов.

Пока Кундо, сидящую в паланкине, несли в онтохпур[14], она с удивлением смотрела на несметные богатства Ногендро. В онтохпуре ее подвели к Шурджомукхи, и Кундо вежливо поклонилась ей. Шурджомукхи благословила ее.

Кундонондини подозревала, что жена Ногендро — именно та женщина, о которой во сне ее предупреждала мать. Однако ее подозрения сразу рассеялись. Шурджомукхи была не так смугла, ее кожа имела цвет расплавленного золота. У нее были очень красивые глаза, но совсем не такие удивительные, как у женщины из сна, — слегка продолговатые, под крутыми дугами тонких длинных бровей, почти касающихся локонов на висках. Глаза Шурджомукхи блестели на чистом и нежном лице, но в них не было живости. Зато во взгляде той смуглянки не замечалось теплого обаяния. И фигурами они отличались. Женщина из сна была небольшого роста и хороша собой, а Шурджомукхи — высокая, словно тонкая лиана, колеблемая ветром, — слыла просто красавицей. Той вряд ли исполнилось двадцать, а Шурджомукхи уже было двадцать шесть. Окончательно уверившись в том, что жена Ногендро ничего не имеет общего с той женщиной, Кундо успокоилась.

После первых ласковых приветливых слов Шурджомукхи велела созвать своих служанок.

— Я собираюсь женить Тарачорона на Кундо, поэтому вы должны относиться к ней, как к моей невестке, — сказала она.

Старшая из служанок молча кивнула и повела Кундо во внутренние покои. Когда девушка как следует разглядела служанку, то сразу почувствовала, как все ее тело покрывается холодным потом... Это была та самая смуглянка, которую мать показывала ей во сне.

— Кто ты, женщина? — спросила ее Кундо, охваченная страхом, едва переводя дыхание.

— Меня зовут Хира, — ответила та.

Вот теперь господин читатель рассердится. В художественной литературе есть свои правила, в соответствии с которыми повествование должно заканчиваться свадьбой. Мы же начнем с того, что выдали Кундонондини замуж. Существует также правило, согласно которому возлюбленный героини должен быть красавцем, украшенным всеми добродетелями, храбрецом, одаренным любовью своей избранницы. Бедняга Тарачорон был лишен этого. Из всех прелестей он обладал лишь смуглой кожей и курносым носом. Храбрость он обнаруживал лишь в школе, когда оставался наедине с учениками, что же касается того, насколько он сумел завоевать симпатию Кундонондини, сказать трудно, зато известно, что у домашней обезьянки он пользовался успехом.