– Ты – моя женщина, – сказал он ей как-то в самом начале. – Я это понял сразу. И менять тебя на кого-то я уже никогда не захочу. А хорошо нам будет рядом друг с другом или плохо, это уже зависит от нас. И это в наших с тобой руках. Будем стараться, малыш!

И они старались, очень старались быть счастливыми. Именно быть, а не казаться.

– Ты знаешь, – сказал ей как-то Виктор летним вечером, заслушавшись сверчка за старой бабкиной печью, – счастье – это такая эфемерная штука, что рассмотреть его не всегда возможно.

– Выход есть? – поинтересовалась она, про себя подсчитывая стрекотанье сверчка.

Она загадала, что, если он прострекочет сто раз без перерыва, они с Виктором никогда не расстанутся.

– Выход? – Он потерся щекой о ее плечо, прижал покрепче, накинул ей на ноги вечно сползающее с нее одеяло. – Конечно, есть, малыш. Счастье надо просто искать с утра до вечера. И находить его в самом неожиданном и прозаичном. Вот ты улыбнулась мне с утра, уже счастье. Пирог тебе удался, ты довольна, горда, это тоже счастье. Успела на последний автобус, опять счастье, потому что я тебя встречу на остановке, мы пойдем домой, где стол накрыт к ужину, который я для нас приготовил. Свечи горят, дрова в печи потрескивают… Это замечательно! И важно это не проморгать!

– А вдруг не получится не проморгать? – Вика нахмурилась, противный сверчок умолк на восьмидесяти семи. – Что тогда?

– Все получится, – успокоил ее Виктор. – Главное, не спешить, не суетиться, не распыляться на то, что кажется важным, а на самом деле гроша ломаного не стоит. И все тогда будет хорошо, малыш…

У них все будет хорошо! И это хорошо никогда не закончится, потому что они что-то хорошее найдут даже в плохом.

Нашли же они добрую примету в череде всех последних увольнений Виктора? Нашли! Он сумел отремонтировать крышу за время, что был не занят. Летом выкорчевал засохшие плодовые деревья и разбил новый сад. Потом, ближе к осени, ему вздумалось в дальнем углу участка вырыть пруд, и снова у него все получилось. И даже мальков туда запустил, отправившись за ними за триста с лишним километров.

– Если бы работал, никогда бы этого не успел, – кивал он, с наслаждением оглядывая результаты своих трудов. – А работа… Она так или иначе найдется.

Работа нашлась. Крупная строительная фирма, потерявшая недавно своего главного программиста из-за его вечных запоев, взяла Виктора с испытательным трехмесячным сроком. Генеральный директор, просматривая трудовую книжку, заметил, правда, что за последний год Виктор очень уж часто менял работу. А если быть точным, то увольнялся Виктор шесть раз, но все равно подписал ему заявление о приеме на работу.

Хорошо, что так, а то пришлось бы просить Боброва. Вика со вздохом послала в сугроб попавшую под каблук ледышку. Просить его ей жутко не хотелось. Не потому, что Николай Алексеевич мог ей отказать. Он не отказал бы стопроцентно, он почти никогда никому ни в чем не отказывал, всегда находил возможность и способ помочь. А потому, что Вика не любила и не умела просить. И очень сложно быть потом кому-то обязанной, тем более Боброву. Он хоть и очень хороший человек, но в последнее время стал посматривать на нее как-то странно. Как-то так, что ей вдруг хотелось поправить юбку или проверить, все ли пуговицы на блузке застегнуты.

Непривычно он стал смотреть на нее в последнее время, одним словом, и это если не настораживало, то от просьб воздерживало.

Слава богу, что Виктор все же устроился, слава богу!..

– Дорогой, ты дома?!

Она еще издали заметила в окнах кухни свет и, подойдя поближе к дому, рассмотрела через штору мечущуюся по комнате тень.

– Что-то случилось?!

Ее вопросы застигли его на полпути от плиты к столу, куда он тащил казан с пловом.

– Почему непременно что-то должно случиться, малыш? – неуверенно ответил он вопросом на вопрос, осторожно поставил казан в центр стола и открыл крышку. – Пахнет восхитительно. Давай раздевайся, мой руки, станем ужинать. Ну? Ты чего застыла, Викуля?

– Ты не работал сегодня? Почему?

Она все еще стояла, не двигаясь, на пороге кухни, как пришла с улицы: в шубке, шапке, с сумкой в одной руке и перчатками в другой.

– С чего ты взяла, что я не работал? – с незнакомым вызовом отозвался Виктор.

– Сейчас восемнадцать ноль-ноль, в это время твой рабочий день должен был только закончиться. Минимум полчаса на дорогу… А ты успел уже и плов приготовить, это еще два часа. Стало быть, дома ты с половины четвертого, то есть твой рабочий день закончился в три! Как это может быть, Витя?

– Я что-то не пойму, малыш, ты меня пытаешься в чем-то упрекнуть? – Уголки его рта обиженно опустились.

– Нет! Нет, конечно же! Я просто волнуюсь! – Она швырнула сумку и перчатки на пол и, шагнув к нему, обвила его шею руками и прошептала: – Я просто ужасно за тебя волнуюсь!

– У-у, дурачок! – Он с нежностью коснулся ее щеки губами. – Никогда не волновалась, а тут вдруг… Почему?

Вика и сама не знала ответа. Отвратительное, почти стершееся из памяти беспокойство вдруг начало тянуть внутри, да ощутимо так, почти болезненно. И внимания бы на него не обратить, да Вика еще по прошлой своей жизни знала, что если беспокойство это мерзкое начинало так вот гадко напоминать о себе, то добра не жди.

– Так, прекратить немедленно хмурить брови. Улыбаться! Я заказываю, приказываю и все такое… – пытался балагурить Виктор за ужином, но глаза его все же выдавали.

Вика любила его и слишком хорошо разбиралась в перепадах настроения Виктора, чтобы не понять – его что-то сильно тревожит. И даже больше: Виктор как будто чего-то боялся! Не просто же так он вытянул шею и напряженно стал прислушиваться, когда неподалеку от их дома притормозила машина и следом раздался грубый мужской хохот. Потом он отказал себе в удовольствии выкурить перед сном сигарету на крыльце. А он всегда так делал! Каждый вечер день за днем все эти два года, что они были вместе, он набрасывал на плечи старенькую куртку и выходил на крыльцо, а тут вдруг присел возле печки на крохотной скамейке.

Печь они топили крайне редко, только когда хотелось треск сгорающих поленьев послушать, газ давно был проведен в дом. Случалось это обычно в выходные дни, сегодня день рабочий, и печное жерло было пустым, холодным и черным, а он все равно уселся на скамейке и выкурил подряд две сигареты, стряхивая пепел прямо себе под ноги.

Потом он сам проверил все запоры на двери, хотя всегда это делала она, а Виктор в это время сидел за компьютером в своем кабинете. Плотнее задвинул занавески, потушил свет и тут же позвал ее в спальню, хотя она собиралась почитать.

И даже любил он ее сегодня как-то настороженно, будто спугнуть боялся. И снова все к чему-то прислушивался.

– Прости меня, – вдруг прошептал он через десять минут после того, как все закончилось. – Ты ведь не спишь, я слышу.