стоят сразу два вертолета. Один — тот, на котором мы летали с Рамзиным, а второй — заметно больше — чуть поодаль. Все кроме меня, Главы и Романа уже погрузились в большой, и его двигатель заполнял мощным гулом окружающее пространство.

— Брат Роман, ждут только вас, — я уловила в голосе Главы не только подавляющие нотки, но и некую смесь раздражения и насмешки.

— Я думаю, что могу быть полезным и полететь с Вами, Глава, — ответил тот, стрельнув в мою сторону взглядом.

— Я в состоянии самостоятельно доставить девушку в главный дом, брат. Или вы сомневаетесь в моих способностях и намерениях? — сказано было так, что, будь я этим Романом, я бы захотела просочиться сквозь камень скалы под нами.

— Я бы никогда не посмел, Глава, — снова опустил он голову и, одарив меня снова злобным взглядом, зашагал в сторону большого вертолета.

Глава же стоял неподвижно, широко расставив ноги и заложив руки за спину, похожий на некую скульптуру, изображающую собой наглядный пример властности и открытой демонстрации своего превосходства над всем миром. Все время, пока вертолет набирал обороты, отрывался от поверхности скалы и медленно исчезал вдали, он даже не шелохнулся. А мне только и оставалось трястись всем телом и смотреть на него, ища в нем такие знакомые черты Рамзина.

— Мой сын ведь очень похож на меня, верно? — наконец отмер Глава и повернул ко мне лицо.

— Ну, определенное фамильное сходство на лицо, — ответила я сквозь перестук собственных зубов.

— Тебя морозит из-за того, что действие препарата, который давал тебе мой сын, заканчивается. Это скоро пройдет, — в его голосе не было и грамма сочувствия или беспокойства за меня. Просто констатация очевидного.

— Как вы это сделали? — спросила я, наплевав на то, как противно от этого полного пренебрежения самим фактом того, что его сынок совершил нечто гадкое в отношении меня. Не похоже чтобы этого человека, или кто он там, это вообще хоть сколько-то волновало.

— Сделал что? — уголок его рта чуть приподнялся, и глаза прищурились в окружении мелких морщин. Он прекрасно понимал, о чем я.

— Как вы вырубили Рамзина? Мне казалось, он слишком крут, чтобы так глупо попасться, — тоже старалась выглядеть равнодушной, хотя, когда тебя потряхивает от озноба, и от этого болью отзывается все внутри, сложно изображать бесстрастность.

— Мой сын действительно… хм… крут, как ты выражаешься, девушка. Но, во-первых, каким бы я был Главой, если бы не знал слабые места и не имел рычагов давления на каждого, — мужик заносчиво вздернул подбородок, и мне захотелось посторониться, на тот случай, если его сейчас порвет от самодовольства. — А во-вторых, Игорь в тот момент был слишком сконцентрирован на тебе, девушка, и поэтому уязвим.

— Вам не кажется, что для отца вы повели себя странновато? — хотя мне ли об этом судить с моим-то опытом семейной любви и взаимопонимания.

— Законы Ордена одинаковы для всех! — повторил он уже слышанную мною фразу, и его глаза на секунду стали щелками, из которых струился гнев в чистом виде, но мужик моментально вернул себе самообладание. — К тому же в том, что мой сын попал в подобную ситуацию, во многом твоя вина, девушка!

Моя вина? Охренеть, как интересно выходит! Мне захотелось послать этого Главу с его раздутым до небес эго куда подальше. Но, черт возьми, нужно было выбираться с этого гадского утеса хоть как-то, а потом уже разбираться, кто и в чем виноват. Но это его «девушка», звучащее странно старомодно, уже порядком достало меня, и совсем смолчать я не смогла.

— Яна. Моё имя Яна, — раздраженно сказала я. — Не хотите проявить вежливость и представиться?

— Для тебя я Глава, девушка, — вот заносчивый ублюдок ведь! — А твое нынешнее имя совершенно не важно. После Восхождения ты получишь истинное имя, и прежнее останется в прошлом. Так что мне нет нужды его запоминать.

Глава ухмыльнулся уже явственней, и при этом его сходство с Рамзиным стало отчетливей. Сразу возникло столь привычное желание съездить камнем по этой самодовольной роже. Что, млин, за жизнь у меня становится? Сначала появился один невыносимый засранец, а теперь они плодятся вокруг, как тараканы-мутанты.

— Что будет… — я чуть не спросила «с нами», но вовремя прикусила язык, — … со мной дальше? Куда вы меня повезете?

Если честно, мне очень хотелось знать и дальнейшую судьбу Рамзина, но злость и это противное выражение лица его папаши не располагало к расспросам.

— Ты все узнаешь в положенное время, — ну уж точно сын пошел в отца. Прямо копия!

— А если я хочу знать все прямо сейчас? — вот хотелось упереться. Хотелось, но я не в том положении сейчас.

— Идём, нам пора вылетать, — забил Глава на мой вопрос и, просканировав последний раз взглядом небо, развернувшись, зашагал к вертолету, даже не оглядываясь на меня. Будто в том, что я последую за ним, не может быть и сомнений, и не царское это дело беспокоиться о таких, как я. В вертолет я тоже забиралась самостоятельно. Он не подал мне руки и даже не смотрел, устраиваясь в кресле пилота. Всем своим видом он словно подчеркивал мою незначительность, и это реально бесило. Единственный раз, когда каменное лицо Главы поменяло своё холодное нечитаемое выражение, это когда меня стало тошнить во время полета. Хотя желудок и был пустым, а спазмы сухими, выглядело это явно неприятно, судя по тому, как он скривился. И, несмотря на то, как мне было паршиво в этот момент, не порадовать меня это досадливо-брезгливое выражение на каменном лице Главы не могло. Хоть одно приятное событие.

В этот раз полет длился гораздо дольше, чем когда мы летели с Рамзиным. Настолько, что, устав от тошноты и страха перед возможной авиакатастрофой, я совершенно неожиданно для себя вырубилась. Никогда бы не подумала, что можно уснуть в подобной ситуации, но однако же проснулась я от того, что вертолет тряхнуло при посадке. Оглядевшись, я быстро сообразила, что мы находимся на крыше какого-то высотного здания.

Пока останавливались лопасти и затихал движок, на плоской поверхности неожиданно появилась высокая женщина, одетая в длинное роскошное платье, которое больше бы подошло для посещения приема или театра, а не для шастанья по вертолетным площадкам. Глава выбрался из вертолета первым и в этот раз снизошел до того, чтобы подать мне руку, хоть и с таким лицом, будто совершает над собой реальное насилия и одаривает меня до невозможности.

Потом, отпустив мою руку, он гордо, будто кол проглотил, прошествовал в сторону женщины. Замерев в паре метров перед ней, он